Ты – всё
Шрифт:
– А платья? Ты же их тоже носишь часто. Убери что-то мое, чтобы все твои офисные наряды в один ряд вместились.
И снова моим щекам горячо. От заботы и внимания, которые дороже всего на свете.
Отзывается этот поступок и глубоко в сердце. Там заживают ранки, которые даже не Ян наносил.
Громко вздыхаю и улыбаюсь.
– Тогда я перевешу твои брюки направо, – говорю так же шумно, как и дышу. Хватаюсь за напиток, чтобы хоть как-нибудь перебить волнение. Отпиваю и снова млею. Ведь этот кофе сварил для меня Ян. – Спасибо, – салютую чашкой. – Очень вкусно.
– Обращайся.
Я не знаю, настолько нормально, учитывая все, что у нас было, смущаться от подобной фразы. Но факт в том, что смущаюсь.
Боже мой… Ян столько эмоций у меня сегодня вызывает! Мою эндокринную систему качает немыслимо.
– Я то плакать хочу, то секса, то смеяться.
Лишь услышав голос Нечаева, осознаю, что выплеснула мысли вслух:
– Ну, существует же поговорка: счастье любит ржать и трахаться, а не эту вашу тишину.
– Ян! – выдыхаю с непонятными самой себе интонациями. Вроде и возмущаюсь, но как-то чересчур весело. Отставив чашку на стол, прикладываю к пылающему лицу одну из блузок. – Я это случайно сказала.
– А я неслучайно подхватил.
В его голосе тоже слышится смех.
Не могу не высунуться из «укрытия», прежде чем юркнуть в гардеробную.
С трудом дыхание перевожу. Нагляделась же до тахикардии.
Хорошо, что большая часть коробок здесь. Какое-то время работаю спиной к Нечаеву.
– Нам в паспортный к половине девятого, – напоминает чуть позже.
– Да, Ян… Успеем, – обещаю, не отвлекаясь от дел. – Знаешь, есть такая форма отношений, которую называют зависимостью… – нахожу в себе силы, чтобы делиться тем, что остро.
– Как правило, зависимостью чувства других называют те, кто в своей собственной жизни ничего ярче симпатии не испытывал.
– То есть ты не поддерживаешь ту теорию, по которой человек должен быть изначально счастлив один? – спрашиваю, старательно подбирая слова.
Поправляя платье на вешалке, не самым осторожным способом стреляю взглядом в невозмутимого и, как всегда, уверенного Нечаева.
– Проверял я, Ю, эту теорию. Не работает, – признает серьезно, провоцируя на моей коже новый слет мурашек. – Да, закрывая базовые потребности и реализуясь в выбранной сфере, испытываешь удовлетворение. Но если не с кем его разделить, это состояние весьма и весьма непродолжительно. У каждого есть человек, который так или иначе постоянно в мыслях. Который словно тень твоя. Без которого сердце будто вполсилы бьется. Увидев или попробовав что-то новое, невольно задаешься вопросами… – выдерживает небольшую паузу. – А что бы сказала Ю? Как бы она посмотрела? Что отразилось бы в ее глазах? Гордилась бы она мной? Радовалась бы вместе со мной? Плакала бы? Или смеялась?
Смотрю на него и дышать не могу.
– Это тяжело. Временами – пиздец как больно. Но без этого еще хуже. Невкусно, Ю.
Затрагивая тему зависимости, я собиралась рассказать о том, что происходило в моей жизни, когда он исчез. Но после этой исповеди ничего выдавить неспособна.
Отворачиваясь, молча заканчиваю распаковку вещей. В голове рой мыслей гудит, но высказать хоть что-то так и не получается.
Коробку со своими воспоминаниями, так и не решившись ее открыть, прячу на верхнюю полку гардеробной Нечаева. Рядом сажаю зайца, которого мне когда-то по его просьбе принесла в больницу Милана Андреевна.
Быстро переодеваюсь в один из офисных луков, поправляю волосы и подкрашиваю губы.
– Зачем ты сделала эту татуировку, если постоянно заклеиваешь ее пластырем?
То ли я себе надумываю, то ли в голосе Яна, и правда, слышатся подозрительность и настороженность… Суть в том, что я вздрагиваю и смотрю на него, выдавая страх.
– Мне она не совсем нравится… Хочу кое-что переделать, – приходится соврать.
– Могу я взглянуть ближе?
– Нет! – выпаливаю слишком резко. И спешно исправляюсь: – Не сейчас, Ян. Дай мне время.
– Хорошо.
И часы спустя на повторе крутятся слова Нечаева. Концентрироваться на своих профессиональных задачах сложно. Хорошо, что в субботу рабочий день сокращенный.
– Точно сама пойдешь? – спрашивает Ян, когда прошу его подбросить к родителям. – Знаешь же, что у меня есть веские причины, чтобы беспокоиться. Последний раз, когда ты без меня к ним поднималась, назад выбежала зареванная.
– Ах, Ян… Не вспоминай ты… – толкаю взволнованно. – Я теперь другая. Да и мама с папой изменились. Плакать меня они больше не заставят.
– Если что не так, сразу меня набирай. Я тут недалеко буду. В одно место заскочить нужно. Ты сколько у своих пробудешь?
– Дай мне час.
– Хорошо. Ровно через час я за тобой приеду.
Слившись несколько раз в поцелуе, прощаемся.
Обстановка дома, конечно, царит напряженная.
И это еще до того, как я, раскатывая тесто на вертуты, между делом объявляю:
– Мы с Яном Нечаевым будем жить вместе.
Ага, переставая жевать виноград, замирает с открытым ртом.
– О... Господи… Боже мой… – выдыхает мама, оседая на ближайший стул. Сидящий на диванчике отец и вовсе в статую превращается. – Ты же несерьезно?
– Серьезно. Решение принято осознанно, – отвечаю спокойно, продолжая заниматься тестом.
– Нет, это не может быть обдуманным, – кряхтит папа.
– Юния, дочка…
– Не надо меня переубеждать. И вспоминать плохое не стоит. Ни к чему эта мелодрама. Вы Яна совсем не знаете.
– Думаешь, ты знаешь? – выдает мама дребезжащим голосом.
– Я его чувствую, мам. Я с ним, как за каменной стеной.
– Ты ошибаешься…
– Ошиблась я, когда поверила тому, что о нем говорили другие! Все было ложью!
– Что все?
– Все, мам! Даже это гребаное заявление об изнасиловании – очередная фикция!
– Это он тебе сказал, что фикция? Заявление было! Нам в школу сигнал приходил! Алексей, подтверди.
– Конечно. Так и было.
Оставляю тесто, чтобы повернуться к родителям лицом.
– И какое это заявление, мам? Такое же, как склепала ты? Его потом забрали! Если бы Ян реально кого-то обидел, отец бы с него шкуру содрал! Их так воспитывают… Но ты ведь не знаешь Романа Константиновича. Ты и о нем плохо думаешь. А он человек с большой буквы! Послушайте Агусю. Она ведь точно мыслит трезво.