Ты, я и Гийом
Шрифт:
В такой жизни не могло быть неожиданностей и загадок, неоткуда было взяться новым впечатлениям, кроме полученных из книг. Все просто, лаконично, понятно. Как тезисы доклада для какой-нибудь научной конференции. Мне стало страшно и еще безумно жалко себя. Хотелось сбежать. От рутины, предсказуемости и бесцельности существования.
Катенька, моментально почувствовав, что мама задумала что-то не то, нежно обняла меня ручками за шею и запела себе колыбельную: «А-а-а-а-а». Я поцеловала дочку в шелковый лобик, теснее прижала к себе и едва удержалась, чтобы не заплакать.
Через несколько минут Катя заснула, и я уложила ее в кроватку. Дочка всхлипнула во сне и, тут же успокоившись, задышала глубоко и ровно. Ручки у нее были подняты вверх в жесте «сдаюсь». Я умилялась, глядя на нее: так она уже давно не спала, большая все-таки. Скоро год. А может, просто мой ребенок пытается таким образом сказать, что и теперь, даже больше, чем в самом начале жизни, нуждается в моей защите и любви. Но уже сейчас чувствует, что мысли мои заняты не только и не столько ею, а другими, неясными и путаными вещами. Снова слеза сбежала по щеке и растворилась на губах соленым вкусом. Смысл жизни – защищать и оберегать. Я осторожно погладила ладонью крошечную ручку и вышла из комнаты.
Славик где-то пропадал, как всегда, – поговорить было не с кем. Спать я не могла – слишком много мыслей накопилось в моей бедной голове за один день, нужно было как-то их переварить. Только вот на конструктивные размышления не было уже сил. Я подошла к компьютеру, нажала кнопку «включение» на системном блоке. Машина заурчала, на экране замигала заставка Windows. Я подключилась к Интернету и открыла свой электронный ящик, чтобы проверить почту. Очень хотелось обнаружить хоть какое-нибудь, пусть самое коротенькое письмо. Новых сообщений не было, я грустно вздохнула. Да и откуда им взяться? На последнее послание Артема, которое пришло недели три назад, я так и не ответила – была слишком занята диссертацией, а в перерывах – ребенком и домашними делами. Самое время наконец исправиться – невежливо так долго молчать, да и поделиться с кем-нибудь своими переживаниями просто необходимо.
«Привет, Артем!
Прости, что так долго не давала о себе знать – с головой «ушла в науку». Сегодня состоялось обсуждение первой главы на кафедре. Было сказано, что все успешно и можно двигаться дальше. Так что будем двигаться – вариантов нет.
Хотя, если честно, вся эта канитель с представлением главы оставила в душе довольно смешанное чувство: с одной стороны, кажется, что ты что-то сделал, с другой – совершенно четко понимаешь, насколько это бесполезно. Ну, кому нужны все эти интерпретации и литературоведческие трактовки?! И еще беда – мне явно не хватает нужных знаний. Особенно помогают это понять вопросы профессоров (мне столько их, этих вопросов, сегодня задали).
Давно уже мечтаю посвятить пару лет жизни исключительно развитию собственной эрудиции и «закрыванию пробелов». Но это, сам понимаешь, из разряда светлой и несбыточной мечты. Постоянно что-то мешает. Что-то мелочное, бессмысленное и бесформенное – как сама жизнь. Вот такие дела. Пиши, как ты. Буду ждать. Яна».
Артем снова ответил моментально. Поздравил с успешным началом научной карьеры – то ли пошутил, то ли искренне, я не смогла понять – и порассуждал в ответ на тему собственной неполноценности. У него, оказывается, тоже часто возникало ощущение, что он слишком мало знает, а в МГУ его держат по какой-то странной ошибке или из жалости. Да и в формировании жизненной цели он явно не преуспел. Мне стало смешно: уж кто бы говорил! За то время, что Артем занимался наукой, у него накопилось рекордное количество всевозможных стипендий и грантов – мне такое и не снилось. Абсолютно уверена, что их не раздают просто так или «из жалости». И цель у него была вполне осязаемая и понятная – сделать серьезную научную карьеру, возможно, за рубежом. Так что все четко и ясно. Настроение стало постепенно исправляться: значит, не у меня одной бывают депрессивные мысли на тему сложности бытия и собственной никчемности. Странно. Обычно меня не радуют чужие трудности и проблемы. А вот откровения Артема помогли воспрянуть духом и порадоваться родственности наших душ.
Часть третья
Идея фикс
Глава 1
Остаток лета прошел размеренно и спокойно, если не принимать во внимание внутренних бурь, которые время от времени бушевали в моей несчастной душе.
Внешне все выглядело более чем пристойно. Мы с Катериной ходили на прогулки, причем коляску теперь преимущественно катила она – это было такое новое хобби. Вполне, на мой взгляд, приличное – по сравнению с предыдущим любимым занятием выворачивать наше жилище наизнанку.
У нас уже завелось несколько подруг, с которыми Катя то мило ворковала в песочнице, то сражалась с помощью пластиковых совочков и грабель. Последнее требовало вмешательства взрослых, поэтому я поневоле познакомилась с парой-тройкой таких же, как я, молодых мамаш. И, к собственному облегчению, узнала, что не я одна, оказывается, периодически испытываю острое желание применить к своему чаду более суровые меры, чем крик или сделанное страшным голосом внушение. Все не без греха. Меня это открытие очень порадовало и настроило на добрый лад: судя по откровениям других, не такой уж отвратительной мамой я была. Зря меня Славик бесконечно пилит. А вообще, чем старше становилась Катенька, тем сильнее я влюблялась в свою хитрющую и умнющую дочь. Мне нравилось, как она успевает быть в курсе всех событий в доме, как точно догадывается о том, что мы собираемся делать, и как всегда ловит смысл сказанного на лету, даже если мы со Славой говорим загадками «только для взрослых». Одним словом, не знаю, как бывает у других, а мне потребовалось время, чтобы начать обожать и уважать собственное дитя. И чем дальше, тем более ярким и бурным становился мой восторг.
Кроме воспитательных задач, к сожалению, было еще и нудное, ненавистное хозяйство. И на вторую главу времени оставалось ничтожно мало.
Время от времени я вяло ковырялась в ксерокопиях романов «Подвиги юного Дон Жуана» и «Одиннадцать тысяч палок». Текст был сложным для понимания: то и дело приходилось закапываться в словари. Но главное – за всеми фривольностями и бесконечными эротическими эпизодами мне никак не удавалось уловить суть произведений, причину их возникновения. Согласиться с Юлией Хартвиг – известной польской исследовательницей творчества Аполлинера – в том, что написаны оба этих романа были только ради «избавления от денежных затруднений» и в качестве забавы, я не могла. Было в них что-то еще: какая-то психологическая подоплека, какой-то эксперимент, переворачивание реальности и создание на основе обстоятельств действительности мира фантазий. Я пыталась представить себе, о чем думал Аполлинер, когда описывал эти сменяющие друг друга эротические сцены в «Подвигах юного Дон Жуана», эти женские образы, покорные всем прихотям главного героя – юного Роже. Размышляя об этом, я заметила одну деталь. Почему-то выходило так: чем сам Гийом был в юности обделен, то Роже получал сполна и даже больше. Вот он и ответ. Будь я сама писателем, я бы тоже поступала так – собственный опыт неудач, невезения, безразличия со стороны любимых переворачивала бы с ног на голову и превращала на страницах романов в приступы вселенской страсти и любви, в бесконечный сногсшибательный успех. А почему бы и нет? Здесь твои оппоненты безмолвны, здесь ты сам вкладываешь в их уста нужные слова, а в пальцы – верные прикосновения. И даже пусть они – живые – никогда не узнают, что эти книжные герои списаны с них, художник будет отмщен. Получит реванш за все унижение и нелюбовь, за все отказы.
Видимо, чем-то вроде подобной психотерапии и были для Аполлинера «Подвиги юного Дон Жуана».
Часто, пытаясь отвлечься от мыслей о диссертации, а главное, чтобы не свихнуться окончательно, погрузившись во вселенную фантазий Гийома Аполлинера, – я из двух отведенных для работы часов минут тридцать тратила на то, чтобы написать Артему. Постепенно переписка стала вызывать нешуточную, подобно наркотической, зависимость – включая компьютер, я в первую очередь проверяла наличие «непрочитанных сообщений», страшно расстраивалась, если ничего не находила в почтовом ящике, и только потом открывала файлы с переводами и второй главой.
Так продолжалось все лето. Поговорить о жизни больше было не с кем – Слава целыми днями пропадал на работе, Катенька изъяснялась предложениями из двух-трех слов (тут много не наговоришь), а все знакомые разъехались кто куда. И Артем стал единственным человеком, с кем я могла отвести душу, кому рассказывала, над чем тружусь и что меня волнует. Он всегда проявлял искренний интерес и неизменно быстро отвечал.
Приятная переписка в размеренном режиме «пара писем в неделю» плавно перешагнула в осень и стала гораздо более фривольной, чем в самом начале. Кажется, мы оба по уши окунулись в виртуальное общение и легкий, виртуальный же, флирт. С другой стороны, кто еще мог понять друг друга лучше, чем два погруженных в первые сложности и проблемы научной карьеры аспиранта.