Ты за моей спиной
Шрифт:
И Федя слетает с катушек.
Для Белого время тянется катастрофически медленно. Внутри дома камер нет, потому о том, что происходит сейчас с Надией Федя может только догадываться. Но он знает Косого еще с того времени, когда Федя не был помощником и охранником замгубера. Мутные времена, когда Феде поручают охрану одного богатенького утырка, и которого Федя собственными руками сдает ментам из-за тяги к насилию.
Белый не любит вспоминать о тех временах. Но сейчас прошлое вторгается в его жизнь, вламываются
Федя корит себя, потому что упускает момент, когда Косого выпускают из СИЗО. А ведь должен все учитывать. Обязан!
Белый вылетает из тачки, не ждет, когда ворота раскроются. В два прыжка оказывается на крыльце. Шамиль без сознания, но дышит. Белый открывает дверь в дом.
Девочка моя родная... Что с тобой...
Длинный коридор. Кругом разбросаны мелкие вещицы, которыми уставлены комод и полки. Стена в пятнах крови.
Федя не разбирает дороги, мчит в спальню.
Белый сносит с петель двери. Видит малышку. Видит ее полные боли глаза. Слезы. Кровь на лице, на одежде, на постели кровавые разводы...
С трудом, но переводит взгляд на мужскую фигуру. Смертник поднимается на ноги.
– Ну и все, а ты боялась, конфетка, – до слуха доносится смутно знакомый голос.
– Федя..., – он видит, как шевелятся губы малышки, но звуков нет. Видит дикий первобытный ужас в ее глазах.
И звереет. Не разбирая ничего не своем пути, Федя дергается вперед.
***
Я не могу ничего произнести. Открываю рот, будто рыба, беззвучно.
Кричу... но ничего не выходит. Мой голос сорван. Даже сипеть не получается. Какие-то бульканье, клокотание, чужеродное, не мое.
Сквозь кровавое марево вижу, как мой любимый швыряет противника в стену. Вколачивает в его тело кулаки, колени. Тот оседает. Федя бросает на меня взгляд через плечо. Я пытаюсь подняться с кровати. Но сил не хватает. Все тело ломит от боли. И не сразу я понимаю, что на мне нет футболки. Я полностью обнажена и испачкана в крови.
Но хуже всего, я не знаю... не понимаю... успевает ли Косой сделать со мной...
Я вздрагиваю, когда вижу, как Федя впечатывает затылок Косого в стену.
Все как в тумане. И почему-то в спальне появляется Шамиль, на его одежде тоже кровь, а лицо – пепельно-бледное. Я ничего не соображаю. Мне очень холодно. Меня трясет. Истерика скручивает меня спазмами рыданий и ледяного ужаса.
– Уведи ее! – рычит полным боли и злобы голосом мой Федя сквозь зубы.
У меня совсем не остается сил, и я закрываю глаза. Последнее, что я помню, это голос Шамиля.
***
Мария Константиновна смотрит на мужчину, сидящего перед ней. Надо же, как бывает в жизни. А ведь она прекрасно умеет разбираться в людях.
Неужели сейчас ошибается?
Выходит, так и есть.
Вздохнув, главврач районной государственной больницы переводит взгляд на бумаги, оставленные на столе.
– Ваша... девушка, настаивает на осмотре гинекологом, – негромко, но твердо говорит Мария Константиновна. Замечает, как лысый амбал вздрагивает и опускает голову.
Стыдно тебе, да, тварь?
Женщина понимает, что злится на этого человека. Ненавидит его. Ненавидит таких, как он.
И за что он так с девочкой? За что, тварь ты последняя???
Главврач, несмотря на всю свою практику, все еще находится в шоке. Она помнит, в каком состоянии в больницу поступила пострадавшая. Помнит ужас в глазах девочки. Совсем юной девочки.
А этот...
Мария Константиновна поджимает губы. Надо отключить эмоции, она ведь профессионал.
– И если факт изнасилования подтвердится, я буду вынуждена сообщить органам правопорядка, – завершает женщина.
– Не было ничего, – жестко рубит амбал и поднимает лицо так, что Марии Константиновне теперь видны все эмоции, а главное – глаза этого человека.
Она не видела ни у кого таких глаз. В них бушевала боль. Такая боль, физическая, осязаемая, невыносимая, от которой Марии Константиновне и самой становилось больно.
– По остальному что? Порезы? Ссадины? Переломы? – мужчина говорит, а Мария понимает, что каждое слово дается ему через силу. – Что с пацаном?
Женщина хмурится, не понимает... Ошиблась?
– У девушки сотрясение головного мозга. Рану мы зашили. И на лице..., – негромко говорит врач, – к сожалению, у нас нет пластического хирурга. Так что... А насчет молодого человека: ранение не глубокое, важные органы не пострадали.
Мария Константиновна поднимается на ноги. Понимает, что это – совсем не ее дело. Кто она такая, чтобы тягаться с важным человеком из свиты самого губернатора. Но, как мать, не может не бросить упрека.
– Зачем же вы так с девочкой? – негромко шепчет она, задержав дыхание. – У нее ведь вся жизнь впереди. Как ей теперь... Как? А вы ее...
Она видит, как мужчина медленно поднимается на ноги. Пошатнувшись, выпрямляется в полный рост. Смотрит на нее тонущим в адской боли взглядом.
– Не вы? – охает врач очень тихо, едва слышно.
Мужчина молчит. У Марии Константиновны голова идет кругом от тех эмоций, что она видит, читает в темных глазах, в каждом жесте, повороте головы, понурым плечам. По бледному лицу и темным кругам под глазами.
Нет, не может быть такого лица у человека, изнасиловавшего ту хрупкую девушку. Да и видела Мария Константиновна, как бережно этот амбал укладывал пострадавшую на операционный стол, пока она была без сознания.
Не может вот таким взглядом смотреть насильник.