Ты
Шрифт:
– Встань.
– Соленую воду. Умоляю.
– На дегустации кока-колы и пепси ничего такого не дают.
– Знаешь, что отличает содовую от сельтерской воды и обычной газировки?
Тяжело вздыхаю.
– Соль, Джо. Бикарбонат натрия, или цитрат натрия, или гидрофосфат натрия.
– Пей, Бенджи. Не пудри мне мозги.
– Я не вру! Так и есть. Уж в этом я разбираюсь.
– Пей.
Замолкает и делает глоток, булькает.
– Это не моя содовая.
Ничего не отвечаю и поднимаюсь наверх. Он орет и требует огласить результат. Сохраняю интригу. Неопределенность –
В гастрономе напротив есть соль и стеклянные банки. Беру и то и другое. Продавец, нормальный парень, дает мне коробку, чтобы проще было нести покупки. Чем больше я вожусь с этой газировкой, тем меньше меня изумляет, что находится горстка идиотов, готовых платить деньги за «Домашнюю содовую». И чем больше я вожусь с Бенджи, тем лучше понимаю, почему миллионы других богатых идиотов не покупаются на эту хрень. «Домашняя содовая» никогда не станет популярна так же, как Стивен Кинг. Чтобы завоевать кого-то, надо его понимать. Если не знаешь потенциальных потребителей, долго на рынке не проживешь.
Бенджи – полный ноль в маркетинге. Надо учиться у «Кока-колы»: те не выпендриваются, а стараются угодить, поэтому выпускают и молодежную, и классическую, и новую, и фирменную, и диетическую, и калорийную версии. Колу пьет и неистовая Бейонсе, и консервативная белая Америка. Противоречие? Нет, гениальный маркетинг. И большие деньги. А Бенджи решил, что он умнее всех, и стал создавать вокруг своей продукции ореол элитарности и научности. Идиот! Люди никогда не полюбят того, кто не желает вписываться в их рамки.
Я выставляю перед Бенджи три банки с содовой, свежую булочку и еще одну банку с соленой водой.
– Полощи.
Он полощет рот, как на приеме у зубного. Я даю ему еще один шанс – еще один шанс превратиться из ничтожества в человека. Потому что до меня парню никто такого шанса не давал. Воспитывали его ужасно: мать никогда не говорила «нет», отец никогда не наказывал, многочисленные няньки молчаливо сносили все капризы. Он сам рассказал мне это на вторую ночь здесь после того, как провалил тест по «Радуге тяготения». Признался, что все учебные работы в Йеле покупал за деньги. Заявил, что просмотрел первые пять страниц книги, очень впечатлился и дальше просто не смог читать. Видите ли, он слишком впечатлительный и чувствительный и способен принимать литературу только малыми дозами. Но если он такой, мать его, восприимчивый, что ж так долго прочищает свои долбаные рецепторы?!
– Пей, – командую я.
Он зажимает нос и делает глоток. Я сдерживаюсь из последних сил. Этот бездельник в детстве никогда не знал ремня и не сидел запертым в своей комнате (или в подвале), в колледже впаривал учителям заказные работы и теперь пытается впаривать пафосным идиотам свое элитное пойло. Я – первый, кому удалось прижать засранца к ногтю и заставить
– Где «Домашняя содовая»?
– Да какая разница?! Мы продаем стиль жизни. Настроение. Здоровье и богатство.
– Разница должна быть. Любой идиот отличит колу от пепси.
– Не сравнивай.
– Где «Домашняя содовая»?
– Откуда мне знать: может, ты врешь и ее вообще здесь нет.
– Я никогда не вру.
– Ты ведь не убьешь меня?
– Где «Домашняя содовая»?
– Конечно, не убьешь, ты слишком умен.
Я ничего не отвечаю, потому что знаю силу молчания – испытал на собственной шкуре. Ни одни слова отца не помнятся мне так ярко, как его безмолвие.
Бенджи тоже проникся: руки у него затряслись. Когда он берет первую банку и подносит к губам, большая часть содержимого проливается на подбородок и дорогущую рубашку. Я просматриваю почту и поверить не могу, сколько людей скучают по этому придурку, любят его. Он гостит у меня всего три дня, а парня уже завалили письмами. Пока он кусает булку и собирается с мыслями, я проверяю твой телефон. Невероятно! Ты еще никому ничего не написала про наше свидание. Наверное, забавляешься со своей подушкой или спишь.
Бенджи берет вторую банку, глотает, полощет рот, сплевывает.
– Точно не здесь, – говорит он и смотрит на меня, явно надеясь на подсказку. Молчу – идеальная тактика с богатенькими избалованными засранцами. Я, когда сидел в клетке, вел себя гораздо лучше: не ныл, не жаловался и не трясся, как последнее ссыкло.
Берет третью банку и говорит:
– Чин-чин!
Я готов придушить его голыми руками. Он не итальянец. Какого черта сует мне в нос свой «чин-чин»? Бенджи делает глоток, облизывает губы, трет подбородок и принимается ходить по клетке.
– Ну?
– Тут не идеальные условия для дегустации.
– Жизнь вообще неидеальна. Для большинства людей.
– Воздух слишком влажный и застоявшийся.
– Где «Домашняя содовая»? В первом, втором или третьем?
Он вцепляется в решетку, трясет головой и плачет. Опять. Я проверяю папку «Отправленные» в твоей почте. Уже девять, ты проснулась и успела тиснуть своему сокурснику сообщение, что тебе понравился его рассказ.
– Бенджи, ну?
Он поднимает голову, делает шаг назад, словно боясь упасть от переизбытка чувств, вытирает глаза, складывает руки на груди и выплевывает:
– Здесь ее нет!
– Это окончательный ответ?
Он вцепляется в свои белокурые лохмы (заметно потемневшие от пота) и умоляет:
– Подожди!
– Отвечай.
– На вкус везде дерьмо – обычное отстойное химическое дерьмо по девяносто девять центов бутылка. Ты обрек меня на провал. Так нечестно.
– Это окончательный ответ?
– Да.
– Прости, Бенджи, – говорю я, и его нижняя губа начинает трястись. – Ты ошибся. Во всех трех банках «Домашняя содовая».
Тебе приходит письмо от сокурсника: