Тяжелые тени
Шрифт:
– Не понял. Зачем ждать? Кого?
За спиной у Владимира послышался довольный смешок.
– Увидите. Сюрприз будет приятен.
– Спасибо, - Володя чувствовал неловкость перед стражем за то, что недавно подумал о нем дурно.
– Не поворачивайтесь!
– опередил его движение страж.
– За нами следят скрытые камеры.
24
В смотрах, в неотложных государственных делах промелькнуло несколько недель. Народный Покровитель был весьма доволен: его гениальное предвидение сбылось и, на сей раз. Без искусства не стало хуже. Стало
Правда, поначалу сбои были даже в армии. Во время учебных марш-бросков лихо маршировали солдаты по проселочной дороге. Солнце полыхало: рубахи, потемневшие от пота, липли к телу, по лицу текли соленые струйки. Но Сай-доду был доволен. Хороши новобранцы! Орлы! Он ухмылялся и, неизвестно кому подмигивая, выкрикивал надтреснутым голосом:
– Запевай!
Но, сразу же вспомнив о запрете на искусство, испуганно вопил:
– Отставить!!! Нельзя петь!!!
Управление Антупийской области предусмотрело ряд мероприятий, которые должны были воспрепятствовать рецидиву искусства. Так, например, бывшие творческие работники успешно перевоспитывались в сельской местности, а наиболее злостных из них изолировали от населения.
Казалось, предусмотрено было все. Но как-то вечером, уже проваливаясь в ласковую пучину сна, Хор-Орс-доду-доду ощутил томительную пустоту под ложечкой. Голод? Абсолютно исключено. Народный Покровитель любил повторять, что забота о своем здоровье, в том числе регулярное принятие пищи, являлась его священным долгом перед нацией. Но тогда - что? Что?!
Случилось неожиданное. Предало Вождя его собственное, казалось, давно окаменевшее сердце. Вздрогнуло оно, затрепетало, и слезы подступили к горлу. Вынырнул из глубин памяти голос матери, из далекого далека донесся нежный напев колыбельной.
Склонилось над мальчиком Хором родное лицо. Ласково лучатся глаза. Шевелятся губы. Она поет колыбельную. Но все тише голос. Удаляется, сливается с темнотой лицо.
– Ма-ма... Пой еще... Ма-ма... Не уходи...
Мама? Что за чушь?! И что это за песня?
Народный Покровитель проснулся окончательно и, резко соскочив с постели, забегал по спальне. Ноги цеплялись за длинный ворс ковра. Хор-Орс-доду-доду с проклятиями высвобождал их и стервенел еще больше. Надо же: колыбельная! Какое коварство! Искусство попыталось пробраться к нему в самом невинном обличье! Чуть было не застало врасплох! Но если такое случилось с ним самим, то что можно говорить о рядовых людях?
Хор-Орс-доду-доду, как был в пижаме, вбежал в кабинет и срочно вызвал к себе письмоводителя. Письмоводитель явился не сразу, и это взбеленило Вождя еще больше. И хотя письмоводитель вбежал трусцой, его встретил отборнейший мат. Вид Вождя был страшен, в углах рта пузырилась пена.
– Пиши приказ! Пусть только не выполнят! Я их... Я им...
Хочу напомнить гражданам достойным,
Что надлежит им всем повиноваться
Моим велениям, искусство запретившим!..
Письмоводитель ничего не записывал, а, разинув рот, с безмерным удивлением смотрел на Вождя.
– Ну, в чем дело?!
– заорал Хор-Орс-доду-доду.
– Прошу милостиво простить меня, - жалко улыбнулся письмоводитель. Но... Ваш приказ... Это - стихи!..
– Как стихи?! Какие стихи?!
Под пронзительным взглядом Вождя в бедной голове письмоводителя спутались все мысли. Язык его совершенно самостоятельно молол нечто несусветное:
– Какие? Такие... Этакие... Стихи, которые... Рифмы когда и тому подобное. Ямб... Анапасть... Амфибрюхий...
Неимоверным усилием воли Народный Покровитель взял себя в руки. Надо было немедленно найти выход из дурацкого положения.
– Стихи... Разумеется, стихи. Я специально произнес приказ в стихотворной форме, чтобы посмотреть, как ты прореагируешь. Хотел проверить, как вы выполняете мой приказ о запрете всех видов искусства. В том числе и о запрете на стихи. Искусство должно пресекаться, от кого бы оно ни исходило, какую бы форму не принимало. А теперь - пошел отсюда! Мыслить буду!
Хор-орс-доду-доду отослал письмоводителя и ушел в спальню. Но долго еще, ой как долго, не мог заснуть мудрый вождь процветающей Антупии.
Следующие две недели прошли относительно спокойно. В начале третьей Фис-Кал-доду донес, что среди населения (слово "народ" он употребить не решился) распространяются зубоскальные четверостишия. Стишата маленькие, легко запоминающиеся. Содержание их преподлейшее и пренаиглупейшее, так как задевает священную особу Вождя.
Прослушав с видимым безразличием несколько четверостиший, Хор-Орс-доду-доду все же не выдержал, взорвался угрозами и экстренно затребовал к себе письмоводителя.
Письмоводитель явился незамедлительно и остановился на безопасном расстоянии. Дрожали от страха его колени, руки и даже щеки. Кончик ручки выбивал глухую дробь по блокноту. Казалось, дятел стучит по набухшей от дождя коре.
Письмоводитель поднял голову, но, увидев выражение лица шефа, в невыразимом ужасе поспешно опустил ее.
– Записывай!
– трубным голосом возопил Вождь.
– Строжайший приказ! Выполнить незамедлительно!
Глаза у Народного Покровителя были выпучены до такой степени, что, казалось, плавают на некотором расстоянии от лица владельца.
Не нужны стихи народу
Знаю я наверняка!
И мутить не стоит воду:
Тяжела моя рука!!!
Застонав, письмоводитель прислонился пылающим лбом к стене.
– Что такое?! Тебе снова что-то не нравится?!
– в бешенстве заорал Хор-Орс-доду-доду.
– Что на этот раз тебя смущает?! Дурак!!!
– Это тоже стихи, - пролепетал секретарь, и его покатые плечи затряслись от рыданий.
– Я умоляю, не надо меня больше испытывать!
Взор Вождя стал безумен.
– Не верю! Нет, не верю коварным напевам! Позвать ко мне этого, - он пощелкал пальцами.
– Ну, этого, вредителя, специалиста по литературе.