Тяжелый круг
Шрифт:
Саня вспомнил, что Иван Иванович очень не одобряет, когда жокеи едут на чужих лошадях, огорчается, долго переживает, — и преодолел соблазн.
— Спасибо, но не могу. Вот Зяблик свободен, посадите его.
Зяблик так обрадовался, что не дожидаясь, как отнесутся к Саниному предложению кабардинцы, стал навязывать сам себя:
— Двести девяносто три раза в жизни я был первым у финиша, на Казбеке буду двести девяносто четвертый раз! От души поеду!
Дзогенов колебался:
— Твой душа — мы знаем — кривой твой душа, однако, — продашь Казбека тотошке за тридцатку.
Саня по своей привычке думать о людях лучше возражал:
—
— Как нет? Почему нет? Хорошо что нет! — обрадовался Дзогенов. — Это другой дел, пускай прыгает под его седлом!
Зяблик был жокеем талантливым и смелым. Саня не сомневался, что он приведет Казбека первым.
И Зяблик поначалу не сомневался, бахвалился:
— Буду один, и никого рядом!
Но вдруг уже перед самым стартом завел странный разговорчик:
— Санек, посадил ты меня на жеребенка, а он оказался безногим.
— Как это?
— Посмотрел я показатели вчерашних галопов: у Казбека минута десять секунд, а разыграют, я думаю, в минуту четыре, если не резвее. Секешь? Метров семьдесят отставание на километр.
— Что ты! Это же не чистокровные, тут буденновские, кустанайские лошади, Казбек — англо-кабардинской породы. Минута десять для них — потолок.
Зяблик не удивился своей промашке, а стал выискивать у Казбека пороки:
— В прошлом году у него было смещение сустава, а это все равно что перелом.
— В прошлом ведь?
— Английской крови в нем всего двадцать пять процентов…
— Не всего, а целых двадцать пять.
— Астроном.
— Ну и что? Какое это имеет значение? — почти возмутился Саня.
В самом деле, привычка некоторых лошадей задирать вверх голову (за это их зовут «астрономами», как тех, что не стоят на месте, «аукционерами») никак не сказывается на их способностях скакать; странно, что Зяблик придает этому какое-то значение. И уж вовсе показалось Сане подозрительным, когда он увидел, как во время взвешивания к Зяблику подошел приехавший зачем-то из Пятигорска злостный тотошник Демагог. Они переговаривались вполголоса, Саня пододвинулся к ним, навострил слух. Это не укрылось от Демагога, он, словно бы заканчивая разговор, а на самом деле явно с оглядкой на Саню, изрек:
— «Стремись и будешь первым!» — так говорил основатель арабской философии Абу-Юсуф-Якуб-бну-Исхак-аль-Канда, и новейшие данные науки не смогли опровергнуть его… Ну, пока.
Саня, не раздумывая, просто подхваченный каким-то неосознанным подозрением, помчался в паддок к Дзогенову:
— Не поздно перезаявить? Я поеду на Казбеке, в замечательном порядке жеребенок!
Саня даже и не стал согласовывать свое решение с Онькиным: после приза Мира он не то чтобы обиделся, а вдруг отдалился от него, утратил чувство зависимости, которое раньше определяло многие его поступки. Но, конечно, никакого осознанного решения — уйти в другую конюшню, просто поссориться — не было.
А Иван Иванович ходил недовольный. После скачки, которую Саня выиграл на Казбеке с блеском, он попенял:
— Я тебе говорил, когда ты поступал ко мне на конюшню, впрочем, я говорил тебе это все время, что жокей не должен пересаживаться на чужих лошадей, тем более без разрешения тренера.
— Иван Иванович, кабардинцы так рады победе Казбека, что решили заколоть барашка в мою честь, зовут на котел и вас… — Последнее слово Саня выронил нечаянно, никто не приглашал Онькина на баранину, Иван Иванович и сам это понял и несколько стушевался: резанула его независимость поведения и незнакомые интонации в голосе Сани. Он чувствовал, что теряет, если уже не потерял, Саню-жокея, которого так любил и которого так бездумно предал. Иван Иванович не сразу произнес про себя это беспощадное слово — предательство. Онькин сам всегда осуждал бесцеремонность тренеров, ссаживающих жокеев в последнюю минуту. В принципе подмену жокеев можно не только понять, но даже и одобрить, однако лишь в том случае, если делается это честно: человека заранее предупреждают, советуются с ним, объясняют смысл и необходимость подмены. Как ни велика обида — ее можно принять ради дела, как ни горько недоверие — с ним можно согласиться, потому что сам страстно желаешь своей лошади успеха и карьеры. Вот почему обиды конмальчиков и молодых жокеев проходят вместе с их первыми слезами. Но они не могут пройти, когда примешиваются обман и трусость, — это уже предательство. Сможет ли понять Саня, что сейчас больше всех страдает сам Иван Иванович? И как поправить случившееся, неужели оно непоправимо?.. Нет такой цены, кажется, которую не согласился бы заплатить Онькин, чтобы вернуть все назад.
— Санек, — с незнакомой, почти заискивающей интонацией обратился он к Касьянову, — мы с тобой ни разу не скакали вместе, и вот представилась возможность. Придется и мне тряхнуть стариной.
— Кого же вы хотите подседлать? — насторожился Саня.
Иван Иванович обезоружил:
— Кого дашь. У нас две лошади — Гомер и Чичиков. Гомер много сильнее, сам знаешь, стало быть, я сяду на покупателя мертвых душ.
— Да, но я на Чичикове четыре традиционных приза взял, если сейчас не поеду — всю жизнь мучиться буду, что предал свою лошадь.
Иван Иванович остался предовольным — и тем, что Саня верность лошади поставил выше славы, и тем, что ему достанется Гомер.
— Очень правильно ты рассудил. Все важно в жокее: руки, вес, бесстрашие, ум, но главное — любовь к лошади, без нее лучше гонять на мотоцикле, есть же какой-то там спидвей. А если меня пропустишь вперед — не беда: мы все равно дадим нашей команде Российской Федерации два первых места, потому что Гомер с Чичиковым — твердые фавориты без конкурентов.
Так и поехали, как договорились.
Саня вырвал старт, и все время шел первым. Онькина на рыжем Гомере увидел рядом с собой при повороте на финишную прямую. Иван Иванович резко подал с поля на бровку — так резко, что Санин скакун словно бы споткнулся. Онькин мигом отжал всех соперников, заняв внутреннюю бровку, пустил в дело хлыст. Сане ничего не оставалось, как броситься в погоню, но догнать он уже не смог, проиграл почти корпус. «Зачем же он так, ведь явное нарушение?» — недоумевал Саня.
Когда разворачивали лошадей, чтобы ехать в паддок, Онькин спросил улыбаясь:
— Не сердишься на меня, Санек?
— Нет, так и так мы с вами России два первых места привезли.
По радио объявили:
— За нарушение правил скачки Гомер лишается платного места. Первый приз выиграл Чичиков под седлом Касьянова.
«Справедливо», — решил про себя Саня, и Онькин не возражал.
А через несколько минут вдруг началось! Прибежали руководитель команды, зоотехник, начкон, тренеры других конезаводов — толкали, шумели, призвали и Саню, притом очень строго. Руководитель команды объявил: