Тысяча и один день (сборник)
Шрифт:
– Зачем? – спросил Леон.
– Ты уже забыл, для чего тебя послали в Город?
– Не забыл.
– Вот и хорошо, что помнишь, – в глазах старика мелькнул затаенный огонек и тут же погас. – Когда понадобится забыть, я тебе скажу.
Молчаливые девушки не вернулись – вместо них хмурая женщина предпоследней молодости, по виду – одна из младших хранительниц, принесла ответ: Хранительница согласна встретиться с Умнейшим и будет беседовать с ним на площади Четверонога.
Несомненно, весть о разорении деревни и уничтожении одного детеныша Железного Зверя уже успела достичь Города и служила темой для споров. На Леона обращали внимание, а Умнейшего знали и так. Никто, впрочем, не подошел к путникам и не завел разговора – то ли из вежливости, то ли из-за Умнейшего. Вот послушать, о чем с ним будет говорить Хранительница, – другое дело.
Народу на площади мало-помалу прибывало. У Леона заныла ступня – пришлось перенести тяжесть тела на здоровую ногу.
– Заставляет себя ждать, – проворчал Умнейший.
Пока ждали, Леон рассматривал Четверонога. Грандиозное сооружение, похожее на огромный табурет, накрывало собой всю площадь, вчетверо большую, чем деревенская. Наверх вел трап из связанных между собой приставных лестниц, а с другой стороны верхней площадки, провисая посередине, спускался на землю длинный, свитый из лиан желоб с вплетенными пучками скользкой травы, и городская детвора с радостным визгом скатывалась по желобу сверху вниз. Четыре громадные, сужающиеся книзу лапы глубоко вдавились в грунт по краям площади, а насколько глубоко – то человеку знать не дано, да и не надо.
Только сейчас Леон понял, что металл лап не был железом. Осенила догадка: наверно, Четвероног родственник Железному Зверю, чьи детеныши оказались не железными, – только родственник дальний, мирный, а скорее всего просто мертвый скелет. Оно и понятно: попробуй останься жив, когда тебя так приложило о площадь…
– Говорят, Четвероног упал на Простор с Великого Нимба, – сказал Леон.
Старик кивнул.
– В каком-то смысле так и есть.
– Тогда люди любили неживое, – похвастался знаниями Леон. – Я еще слышал, что не все успели отбежать, когда он падал.
– Плюнь в глаза тому, кто тебе это сказал, – проворчал Умнейший.
Леон заморгал.
– Как – в глаза? Прямо слюной?
Старик тяжко вздохнул.
– Ладно, замнем. Не обращай внимания. Это просто фигура речи.
– А-а, – сказал Леон. – Тогда ладно. Это я к тому, что нельзя такое вслух говорить. И думать нельзя. Уж лучше в гостевом доме на пол помочиться, чем – в глаза…
– Да знаю я, отстань.
Окружной Хранительницей оказалась статная пожилая женщина в простом сари. Лицо ее, когда-то, вероятно, изумительно красивое, было точно вытесано из камня.
При появлении Хранительницы всё стихло.
– Здравствуй, Кларисса, – сказал Умнейший. – Давно мы с тобой не виделись.
По данному Хранительницей знаку вокруг нее, Умнейшего и Леона образовалось пустое пространство радиусом в три десятка шагов. Горожане волной подались назад, гася вздохи разочарования. Хранительнице, и только ей, решать, какое знание тайное, а какое – обыденное и обсуждаемое.
– Здравствуй и ты, Зигмунд. Не виделись давно, это верно. Что до меня, то я бы предпочла никогда больше тебя не видеть. Да и ты, я думаю, тоже. Наверное, у тебя была веская причина явиться сюда. Что за человека ты привел с собой?
Леон смущенно переминался с ноги на ногу.
– Это тот самый охотник, который убил детеныша Железного Зверя. Думаю, о подробностях тебе уже известно.
Хранительница слегка наклонила голову.
– Известно. Я спрашиваю тебя, Зигмунд, зачем ты привел с собой этого молодого охотника?
– Что с того, что привел? – забормотал Умнейший. – Правильно сделал, что привел. Стреляли многие, а попал в цель он один.
– Раз он такой меткий стрелок, ему лучше находиться в своей деревне.
Умнейший энергично затряс головой.
– Как я только что услышал, в этих краях сожжено уже два селения…
– Три, – бесстрастно поправила Хранительница. – Эйя, Мирта и Кифа. Эстафета работает исправно. Шептуны шепчут, гонцы бегают, почтовые летяги летают, Простор стоит.
– А деревни горят, – съязвил Умнейший. – Какая следующая? Может быть, твоя родная деревня, Кларисса? Прости старика, но я не верю, что тебе не хочется помешать ее сожжению. Мне просто любопытно, как ты собираешься это осуществить.
– Нимб решает, радость послать в Простор или горе. Я не была бы Хранительницей, если бы заботилась только об одной деревне в ущерб остальным. Но я не верю ушам… ты собираешься предложить мне помощь?
– Неужели ты в этом сомневаешься?
– Значит, ты привел сюда этого юнца для того, чтобы он научил наших охотников убивать детенышей Железных Зверей?
– Вот именно.
Казалось невозможным, чтобы каменное лицо Хранительницы ожило хотя бы на мгновение. Но все же брови ее изломились, и, наметив саркастическую усмешку, чуть покривились бескровные губы.
– Даже когда ты не лгал, ты никогда не говорил всей правды, Зигмунд. Теперь тебе могут поверить только такие несмышленыши, как этот… – Хранительница кивком указала на Леона. – Тебе от меня что-то понадобилось, ты это знаешь, и я это знаю. Так понадобилось, что ты явился сюда сам и даже, как я замечаю, готов унизиться, чтобы получить желаемое. Лучше уж тебе сразу сказать, чего просишь.
– И ты дашь? – живо спросил Умнейший.
– Откуда я знаю? Нимб знает, а я только старая и никому не нужная женщина. Может быть, и дам, чтобы ты поскорее ушел. Проси.
– Столица, – проронил Умнейший.
Хранительница хрипло рассмеялась.
– И только? Указать путь в Столицу – и все? Странно, что ты не спросил пути на Великий Нимб.
– Пожалуйста, – попросил Умнейший.
– Посмотри на своего юнца, – сказала Хранительница. – Он не верит своим ушам. А я верю, потому что хорошо знаю, на что ты способен. Тайные знания касаются только Хранительниц, и даже среди них эта тайна доверена не всем, а ты всего лишь бродяга, медленно выживающий из ума. Я говорю тебе: нет, Зигмунд. Нет, нет и нет!