Тысяча и одна ночь Майкла Дуридомова
Шрифт:
– И ты первый раз надругался над бедной девочкой! Конечно, я помню! Глупый ты какой – разве девушка может такое забыть. А вот как ты день запомнил?
– Ну, это очень просто. Это было семнадцатого числа. Я потом вспомнил песню Высоцкого «Где мои семнадцать лет». Вот и все.
– Ты не перестаешь меня удивлять, Мишка! Я бы никогда не подумала, что ты запомнишь день.
– Ну что тут странного. Кто я был раньше – Дуридом-Дуридомом. А потом все как-то изменилось. Как по волшебству. Началась
– Так ты думаешь, что это я изменила? Твою жизнь.
– Конечно, Бельчонок. А кто же еще.
– А как? Я же ничего не делала. Почти. Ну, кроме еды.
– Ты просто была со мной. Это очень важно знать, что ты кому-то нужен. Что кто-то о тебе думает. Ты же обо мне иногда думаешь, Белка? Когда мы не вместе.
– Я думаю, Мишка. Думаю, где ты сейчас, что делаешь. Ел ли ты. Не забурился ли куда с Тимкой. Когда вернешься. И будешь ли ты еще меня любить завтра.
– Вот ты глупая моя. Я буду любить тебя всегда.
– Правда?
– Правда.
– Ладно, посмотрим. А что это ты наготовил? Ты выучился на повара? Тут столько всего! Так вкусно пахнет!
– Ну… это не я, – Михаил достал из микроволновки индейку, – пока ты спала… я позвонил в «Тюбетейку» и заказал там все. С доставкой. Чтобы отпраздновать.
– А что это в кувшине? Вино? Так мы сейчас будем пить вино? Ты задумал меня напоить? И надругаться? Признавайся.
– Не, давай вино на вечер оставим. Не скиснет.
– Так ты, подлец, и не хочешь надругаться?! А я то думала…
– Белка. Ты вроде была голодная.
– Я и есть голодная! Щас тебе что-нибудь отгрызу!
– Что?
– И не надейся! Ухо твое дуридомское. Или нос.
– Нашла, что грызть. Индейка вон стынет. Будешь? С кетчупом?
– Еще как буду! Все буду!
Они лежали на диване, иногда тихонько прикасаясь пальцами друг к другу.
– Какой обед волшебный был, Мишка! Как в сказке!
– А ты какие сказки в детстве любила?
– Нууу… про Золушку там. Разные. А ты?
– Я любил «Тысячу и одну ночь». Ты читала?
– Наверно. Кино больше помню. Мы с тобой смотрели.
– А я недавно заглядывал.
– В сказки?! Правда? И что читал?
Михаил поднялся, достал со стола планшет, клацнул AlReader и нашел закладку.
– Вот, смотри. «Госпожа Бадр аль Будур, дочь султана, направляется в баню, и пусть никто не выходит из своего дома, не открывает лавку и не глядит из окна! Опасайтесь ослушаться повеления султана!»
– Ну ты развратник, Мишка! И в сказке такое нашел! То-то ты ко мне в ванну все время заглядываешь!
– Погоди. «Все люди толкуют о ее красоте и прелести, и предел моих желаний посмотреть на нее».
– Предел?! Посмотреть? Ой,
– А что. «Его ум был пленен этой девушкой, и любовь к ней ошеломила его; страсть к ней захватила все его сердце».
– Так ты б сразу про страсть и читал! И что там дальше было?
– Дальше была волшебная лампа. Аладдина.
– Так ты думал, что ты Аладдин? И собрался за царевной в бане подсматривать?
– Белка.
– Что.
– Вот я тебе только что прочитал. Как царевну звали?
– Ба… Бу… не помню.
– Бу… Ду… Бадр аль Будур.
– И что?
– А то, что у нее такие же инициалы, как у тебя.
– Надо же. Прикольно. И что?
– Это про тебя и написано.
– Так я теперь буду царевна?! А страсть – это тебя охватила?
– Конечно. Прям взяла так и охватила.
– Вот так?
– Ух, блин, полегче чуть. А то до конца сказки мы с ним не доживем.
– А что там в конце будет?
– Известно что. «И они исполнили свои желания». Там всегда такой конец.
– Такой конец мне нравится! Хороший такой конец! Твердый. Упругий. Чего это он, а? Хочет чего-то? Спроси у него.
– Да он мне сразу и сказал.
– И что сказал.
– Ну что концы хотят – хоть в сказке, хоть в жизни. Ласки. Как коты.
– Ах ты кот мой такой! Ну давай, котенок, иди ко мне. Вот, молодец. И все-то ты уже знаешь – и заходить куда, и делать что. Ну поделай немножко. Нравится тебе так? Нравится тебе киска? Вижу, что нравится. Ну не спеши, мой хороший, мой ласковый, котяра ты беспризорный, иди к маме, она тебя накормит, приголубит, погладит, поцелует. Не, Мишка, это потом. Давай я сначала. Давай. Ну куда же ты?! Не бросай меня!
– Погоди минутку, я щас, – Михаил бросился на кухню, схватил банку с халвой и вернулся в комнату. Он склонился над девушкой, распахнул на ней халат и стал крошить на нее халву – на соски, дорожкой вниз, к пупку и дальше, потом стал слизывать крошки языком, опускаясь все ниже и ниже, раздвинул ее бедра руками и устроился между ними. Белка глубоко задышала, живот ее ритмично поднимался, пока она не выгнулась дугой, дернулась и сжала коленями уши Михаила, потом отпустила и брыкнула его пятками.
– Белка! Ты так пяткой глаз мне выбьешь когда-нибудь. Буду как одноглазый пират. И ты меня бросишь.
– Ты мой любимый пиратище! Иди ко мне! Иди сюда, – девушка сдавила его шею руками изо всех сил.
– А потом задушишь еще. Буду как пират на нок-рее испанского галеона – с высунутым языком.
– Ну ты болтун какой у меня, Мишка! Язык у тебя без костей!
– Так тебе еще с костями хочется? Развратница малолетняя.
– Ну перестань! А то палучишь!
– А что?
– А что ты хочешь?