Тысяча И Одна Ночь. Книга 4

без автора

А когда он окончил свои стихи, невольница стала бить его, пока он не потерял сознания, и бросила ему лепёшку и оставила кувшин солёной воды и ушла от него. И остался он одиноким, покинутым и печальным, и кровь текла из его боков, и он был заковал в железо и далёк от любимых.

И, заплакав, он вспомнил своего брата и прежнее величие..."

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Двести двадцать девятая ночь

Когда же настала двести двадцать девятая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что альАсад вспомнил своего брата и прежнее своё обличие и принялся стонать и жаловаться, и охать и плакать, и, проливая слезы, произнёс такие стихи:

"Дай срок, судьба! Надолго ль зла и враждебна ты И доколе близких приводишь ты и уводишь

вновь? Не пришла ль пора тебе сжалиться над разлучённым И смягчиться, рок, хоть душа, как камень, крепка твоя? Огорчила ты мной любимого, тем обрадовав Всех врагов моих, когда беды мне причинила ты, И душа врагов исцелилась, как увидели, Что в чужой стране я охвачен страстью, один совсем. И мало им постигших меня горестей, Отдаления от возлюбленных и очей больных, Сверх того постигла тюрьма меня, где так тесно мне, Где нет друга мне, кроме тех, кто в руки впивается, И слез моих, что текут как дождь из облака, И любовной жажды, огнём горящей, негаснущим. И тоски, и страсти, и мыслей вечных о прошлых днях, И стенания и печальных вздохов и горестных. Я борюсь с тоской и печалями изводящими И терзаюсь страстью, сажающей, поднимающей. Не встретил я милосердого и мягкого, Кто бы сжалился и привёл ко мне непослушного. Найдётся ль друг мне верный, меня любящий, Чтоб недугами и бессонницей был бы тронут он? Я бы сетовал на страдания и печаль ему, А глаза мои вечно бодрствуют и не знают сна. И продлилась ночь с её пытками, и, поистине, На огне заботы я жарюсь ведь пламенеющей. Клопы и блохи кровь мою всю выпили, Как пьют вино из рук гибкого, чьи ярки уста. А плоть моя, что покрыта вшами, напомнит вам Деньги сироты в руках судей неправедных. И в могиле я, шириной в три локтя, живу теперь, То мне кровь пускают, то цепью тяжкой закован я, И вино мне - слезы, а цепь моя мне музыка, На закуску - мысли, а ложе мне - огорчения".

А окончив своё стихотворение, нанизанное и рассыпанное, он стал стонать и сетовать и вспомнил, каково было ему прежде и как постигла его разлука с братом. И вот то, что было с ним.

Что же касается его брата аль-Амджада, то он прождал своего брата аль-Асада до полудня, но тот не вернулся к нему, и тогда сердце аль-Амджада затрепетало, и усилилась у него боль от разлуки, и он пролил обильные слезы..."

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Ночь, дополняющая до двухсот тридцати

Когда же настала ночь, дополняющая до двухсот тридцати, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что аль-Амджад прождал своего брата аль-Асада до полудня, но тот не вернулся к нему, и сердце аль-Амджада затрепетало, и усилилась боль от разлуки, и он пролил обильные слезы и стал плакать и кричать: "Увы, мой братец, увы, мой товарищ! О горе мне! Как я страшился разлуки!"

Потом он спустился с горы (а слезы текли у него по щекам) и вошёл в город, и шёл по городу, пока не достиг рынка. И он спросил людей, как называется этот город и кто его обитатели, и ему сказали: "Этот город называется Город магов, и жители его поклоняются огню вместо всесильного владыки". А потом аль-Амджад спросил про Эбеповый город, и ему сказали: "От него до нас расстояние по суше - год, а по морю - шесть месяцев, и царя его зовут Арманус, и теперь он сделался тестем одного султана и поставил его на своё место, а того царя зовут Камар-азЗаман, и он справедлив, милостив и щедр, и честен".

Когда аль-Амджад услышал упоминание о своём отце, он стал плакать, стонать и жаловаться и не знал, куда ему направиться. Он купил себе кое-чего поесть и зашёл в одно место, чтобы там укрыться, а затем сел и хотел поесть, но, вспомнив своего брата, заплакал и поел через силу, лишь столько, чтобы удержать в теле дух.

Затем он пошёл бродить по городу, чтобы узнать, что случилось с его братом, и увидал одного человека, мусульманина, портного в лавке. И он сел возле портного и рассказал ему свою историю, и портной сказал: "Если он попал в руки кому-нибудь из магов, ты его вряд

ли увидишь. Может быть, Аллах сведёт тебя с ним. Не хочешь ли, о брат мой, поселиться у меня?" - спросил он его потом. И аль-Амджад сказал: "Хорошо!" - и портной обрадовался этому. И аль-Амджад провёл у портного несколько дней, и тот развлекал его и призывал к стойкости и учил его шить, пока юноша не сделался искусным.

Однажды аль-Амджад вышел на берег моря и вымыл свою одежду и, сходив в баню, надел чистое платье, а потом он вышел из бани и пошёл гулять по городу. И он встретил по дороге женщину, красивую и прелестную, стройную и соразмерную, на редкость прекрасную, которой нет подобия по красоте. И, увидав аль-Амджада, женщина подняла с лица покрывало и сделала ему знак бровями и глазами, бросая на него влюблённые взоры, и произнесла такие стихи:

"Потупил я взор, увидев, что ты подходишь, Как будто бы ты глаз солнца с небес, о стройный! Поистине, ты прекраснее всех представших, Вчера был хорош, сегодня ещё ты лучше. И если б красу на пять разделить, то взял бы Иосиф себе лишь часть, да и ту не полной".

И когда аль-Амджад услышал речи женщины, его сердце возвеселилось из-за неё, и члены его устремились к ней, и руки страстей стали играть с ним, и он произнёс, указывая на неё, такие стихи:

"Перед розой щёк, в защиту ей, терновый шип, Так кто ж душе внушит своей сорвать его? Не протягивай к ней руки своей, - надолго ведь Разгорятся войны за то, что оком взглянули мы. Скажи же той, кто, обида нас, соблазнила нас: "Будь ты праведной, ты б сильней ещё соблазнила нас", Закрывая лик, ты сбиваешь нас лишь сильней с пути, И считаю я, что с красой такой лучше лик открыть. Её лик, как солнце, не даст тебе на себя взирать; Лишь одетое тонким облаком, оно явится. Исхудавшие охраняются худобой своей, Так спросите же охранявших стан, чего ищем мы. Коль хотят они истребить меня, перестанут пусть Быть врагами нам и оставят нас с этой женщиной. Не сразить им нас, если выступят против нас они, Как разят глаза девы с родинкой, коль пойдут на нас".

Услышав от аль-Амджада это стихотворение, женщина испустила глубокие вздохи и произнесла, указывая на него, такие стихи:

"Стезёю расставанья ты пошёл, а не я пошла; Любовь подари ты мне - пришла пора верности, О ты, что жемчужиной чела как заря блестишь И ночь посылаешь нам с кудрей на висках твоих! Ты образу идола заставил молиться нас, Смутив им: уже давно ты смуту зажёг во мне. Не диво, что жар любви сжёг сердце моё теперь - Огня лишь достоин тот, кто идолам молится, Без денег подобных мне и даром ты продаёшь, Ух если продашь меня, так цену мою возьми".

И когда аль-Амджад услышал от неё такие слова, он спросил её: "Ты ли придёшь ко мне, или я приду к тебе?" - и женщина склонила от стыда голову к земле и прочитала слова его: "Велик он! Мужчины да содержат женщин на то, в чем Аллах дал им преимущество друг перед другом".

И аль-Амджад понял её намёк..."

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Двести тридцать первая ночь

Когда же настала двести тридцать первая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что альАмджад понял намёк женщины и узнал, что она хочет пойти с ним туда, куда он пойдёт, и решил подыскать для женщины место, но ему было стыдно идти с ней к портному, своему хозяину.

И он пошёл впереди, а она - сзади, и он ходил с нею из переулка в переулок и из одного места в другое, пока женщина не устала и не спросила: "О господин, где твой дом?" - "Впереди, - отвечал аль-Амджад, - до него осталось немного". И он свернул с нею в красивый переулок и прошёл (а женщина позади него) до конца переулка, и оказалось, что он не сквозной. "Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого!" - воскликнул альАмджад, а затем он повёл глазами вокруг себя и увидел в конце переулка большие ворота с двумя скамьями, но только ворота были заперты.