Тысяча И Одна Ночь. Книга 9
Шрифт:
Потом садовник подал пучок роз седьмому, и тот взял его и произнёс такое двустишие:
"Вопрошал я: "Чего ты колешься, роза? Кто коснётся шипов твоих, тут же ранен". Отвечала: "Цветов ряды - моё войско, Я султан их и бьюсь шипом, как оружьем".Потом садовник подал пучок роз восьмому, и тот взял его и произнёс такое двустишие:
"Аллах, храни розу, что стала желта, Прекрасна, цветиста и злато напомнит, И ветви храни, что родили её И нам принесли её жёлтые солнца".Потом
Потом садовник подал пучок роз десятому, и тот взял его и произнёс такое двустишие:
"Ты видишь ли, как войско роз гордится И жёлтыми и красными цветами? Для розы и шипов найду сравненье: То щит златой, и в нем смарагда стрелы".И когда розы оказались в руках юношей, садовник принёс скатерть для вина и поставил между ними фарфоровую миску, расписанную ярким золотом, и произнёс такие два стиха:
"Возвещает заря нам свет, напои же Вином старым, что делает неразумным, Я не знаю - прозрачна так эта влага, - В чаше ль вижу её, иль чашу в ней вижу"Потом садовник этого сада наполнил и выпил, и черёд сменялся, пока не дошёл до Нур-ад-дина, сына купца Тадж-ад-дина. И садовник наполнил чашу и подал её Нур-ад-дину, и тот сказал: "Ты знаешь, что это вещь, которой я не знаю, и я никогда не пил этого, так как в нем великое прегрешенье и запретил его в своей книге всевластный владыка".
– "О господин мой Нур-ад-дин, - сказал садовник сада, - если ты не стал пить вино только из-за прегрешения, то ведь Аллах (слава ему и величие!) великодушен, кроток, всепрощающ и милостив и прощает великий грех. Его милость вмещает все, и да помилует Аллах кого-то из поэтов, который сказал:
А потом один из сыновей купцов сказал: "Заклинаю тебя жизнью, о господин мой Нур-ад-дин, выпей этот кубок!" И подошёл другой юноша и стал заклинать его разводом, и другой встал перед ним на ноги, и Нур-аддин застыдился и взял у садовника кубок и отпил из него глоток, но выплюнул его и воскликнул: "Оно горькое!" И садовник сказал ему: "О господин мой Нур-ад-дин, не будь оно горьким, в нем не было бы этих полезных свойств. Разве ты не знаешь, что все сладкое, что едят для лечения, кажется вкушающему горьким, а в этом вине - многие полезные свойства и в числе их то, что оно переваривает пищу, прогоняет огорчение и заботу, прекращает ветры, просветляет кровь, очищает цвет лица и оживляет тело. Оно делает труса храбрым и усиливает решимость человека к совокуплению, и если бы мы упомянули все его полезные свойства, изложение, право, бы Затянулось. А кто-то из поэтов сказал:
Я пил и прощением Аллаха был окружён, Недуги свои лечил я, чашу держа у губ. Смутили меня - я знал греховность вина давно - Аллаха слова, что в нем полезное для людей".Потом садовник, в тот же час и минуту, поднялся на ноги и, открыв одну из кладовых под этим портиком, вынул оттуда голову очищенного сахару и, отломив от неё большой кусок, положил его в кубок Нур-ад-дина и сказал: "О господин мой, если ты боишься пить вино из-за горечи, выпей его сейчас, - оно стало сладким". И Нур-ад-дин взял кубок и выпил его, а потом чашу наполнил один из детей купцов
А нутро у Нур-ад-дина было девственное - он никогда не пил вина раньше этого часа - и вино закружилось у него в мозгу, и опьяненье его усилилось. И он поднялся на ноги (а язык его отяжелел, и речь его стала непонятной) и воскликнул: "О люди, клянусь Аллахом, вы прекрасны и ваши слова прекрасны, и это место прекрасно, но только в нем недостаёт хорошей музыки. Ведь сказал об этом поэт такие два стиха:
Пусти его вкруг в большой и малой чаше, Бери его из рук луны лучистой. Не пей же ты без музыки - я видел, Что даже конь не может пить без свиста".И тогда поднялся юноша, хозяин сада, и, сев на мула из мулов детей купцов, скрылся куда-то и вернулся. И с ним была каирская девушка, подобная свежему курдюку, или чистому серебру, или динару в фарфоровой миске, или газели в пустыне, и лицо её смущало сияющее солнце: с чарующими глазами, бровями, как изогнутый лук, розовыми щеками, жемчужными зубами, сахарными устами и томными очами; с грудью, как слоновая кость, втянутым животом со свитыми складками, ягодицами, как набитые подушки, и бёдрами, как сирийские таблицы, а между ними была вещь, подобная кошельку, завёрнутому в кусок полотна. И поэт сказал о ней такие стихи:
И если б она явилась вдруг многобожникам, Сочли бы её лицо владыкой, не идолом. А если монаху на востоке явилась бы, Оставил бы он восток, пошёл бы на запад он. А если бы в море вдруг солёное плюнула, То стала б вода морская от слюны сладкою.А другой сказал такие стихи:
Прекраснее месяца, глаза насурьмив, она, Как лань, что поймала львят, расставивши сети, Её осенила ночь в прекрасных кудрях её Палаткою из волос, без кольев стоящей. На розах щеки её огонь разжигается Душою расплавленной влюблённых и сердцем, Когда бы красавицы времён её видели, То встали б и крикнули: "Пришедшая лучше!"А как прекрасны слова кого-то из поэтов:
Три вещи мешают посетить нас красавице - Страшны соглядатаи и злые завистники: Сияние лба её, её украшений звон И амбры прекрасной залах в складках одежд её. Допустим, что лоб закрыть она б рукавом могла И снять украшения, но как же ей с потом быть?И эта девушка была подобна луне, когда она становится полной в четырнадцатую ночь, и было на ней синее платье и зеленое покрывало над блистающим лбом, и ошеломляла она умы и смущала обладателей разума..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Когда же настала восемьсот шестьдесят седьмая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что садовник того сада привёл юношам девушку, о которой мы говорили, что она до предела красива, прелестна, стройна станом и соразмерна, и как будто о ней хотел сказать поэт:
Вот явилась в плаще она голубом к нам, Он лазурным, как неба цвет, мне казался. И, всмотревшись, увидел я в той же одежде Месяц летний, сияющий зимней ночью.