Тысяча И Одна Ночь. Книга 9
Шрифт:
А как прекрасны и превосходны слова другого:
Плащом закрывшись, пришла она. Я сказал: "Открой Нам лицо твоё, светоносный месяц, блестящее". Она молвила: "Я боюсь позора!" Сказал я: "Брось! Переменами дней изменчивых не смущайся ты!" Красоты покров подняла она с ланит своих, И хрусталь закапал на яхонты горящие. И решил коснуться устами я щеки её, Чтоб тягаться с ней в день собрания мне не выпало И чтоб первыми среди любящих оказались мы, Кто на суд пришёл в воскресенья день к богу вышнему. И тогда скажу я: "Продли расчёт и заставь стоять Ты подольше нас, чтоб продлилсяИ юноша-садовник сказал девушке: "Знай, о владычица красавиц и всех блистающих звёзд, что мы пожевали твоего прихода в это место только для того, чтобы ты развлекала этого юношу, прекрасного чертами, господина моего Нур-ад-дина. И он не приходил к нам в это место раньше сегодняшнего дня".
– "О, если бы ты мне сказал об этом раньше, чтобы я принесла то, что у меня есть!" - воскликнула девушка. "О госпожа, я схожу и принесу тебе это", - сказал садовник. И девушка молвила: "Делай как тебе вздумалось!" - "Дай мне что-нибудь, как знак", - сказал садовник. И девушка дала ему платок.
И тогда садовник быстро ушёл и отсутствовал некоторое время, а потом вернулся, неся зелёный мешок из гладкого шелка, с двумя золотыми подвесками. И девушка взяла мешок у садовника и развязала его и вытряхнула, и из него выпало тридцать два кусочка дерева, и девушка стала вкладывать кусочки один в другой, мужские в женские и женские в мужские, и, обнажив кисти рук, поставила дерево прямо, и превратилось оно в лютню, полированную, натёртую, изделие индийцев. И девушка склонилась над ней, как мать склоняется над ребёнком, и пощекотала её пальцами руки, и лютня застонала, и зазвенела, и затосковала по прежним местам, и вспомнила она виды, что напоили её, и землю, на которой она выросла и воспиталась. И вспомнила она плотников, которые её вырубили, и лакировщиков, что покрыли её лаком, и купцов, которые её доставили, и корабли, что везли её, и возвысила голос, и закричала, и стала рыдать, и запричитала, и казалось, что девушка спросила её об этом, и она ответила языком обстоятельств, произнося такие стихи:
"Была прежде деревом, пристанищем соловьёв, И ветви я с ними наклоняла свои в тоске. Они на мне плакали, я плач их переняла, И тайну мою тот плач теперь сделал явною. Безвинно меня свалил на землю рубящий лес, И сделал меня он лютней стройной, как видите. Но только удар о струны пальцев вещает всем, Что страстию я убита, ею пытаема. И знай, из-за этого все гости застольные, Услышав мой плач, пьянеют, в страсти безумствуют. И вышний владыка их сердца умягчил ко мне, И стали на высшие места возвышать меня, Мой стан обнимает та, кто выше других красой, Газель черноглазая с истомными взорами. И пусть Аллах бдительный нас с нею не разлучит, И пусть не живёт влюблённый, милых бросающий".И потом девушка немного помолчала, и положила лютню на колени, и склонилась над ней, как мать склоняется над ребёнком. И потом она ударила по струнам на много ладов, и вернулась к первому ладу, и произнесла такие стихи:
"О, если б влюблённого, свернув, посетили, То тяжесть с него любви они бы сложили. И вот соловей в кустах с ним перекликается, Как будто влюблённый он, а милый далеко. Проснись же и встань - ведь ночь сближения лунная, И мнится, в миг близости сияют нам зори, Сегодня завистники небрежны, забыв о нас, И струны к усладам нас с тобой призывают. Не видишь ты, для любви здесь четверо собраны: То роза и мирты цвет, гвоздика и ландыш. Сегодня для радости собрались здесь четверо: Влюблённый, прекрасный друг, динар и напиток. Бери же ты счастье в жизни-радости ведь её Исчезнут; останутся лишь слухи и вести".И Нур-ад-дин, услышав от девушки эти стихи, посмотрел на неё оком любви и едва мог владеть своей душой от великой к пей склонности, и она тоже, так как она посмотрела на всех собравшихся сыновей купцов и на Нурад-дина и увидела, что он среди них - как луна среди звёзд, ибо он был мягок в словах, и изнежен, и совершенен по стройности, соразмерности, блеску и красоте - нежнее
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Когда же настала восемьсот шестьдесят восьмая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда Нур-ад-дин услышал слова этой девушки и её стихи, ему понравилась их стройность (а он уже склонился от опьянения), и он начал восхвалять её, говоря:
"Лютнистка наклонилась к нам Охмелела вдруг от вина она, - И струны молвили её: "Нам речь внушил Аллах, и он..."И когда Нур-ад-дин проговорил эти слова и сказал свои нанизанные стихи, девушка посмотрела на него оком любви, и увеличилась её любовь и страсть к нему. Она удивилась его красоте, прелести, тонкости его стана и соразмерности и, не владея собой, ещё раз обняла лютню и произнесла такие стихи:
"Бранит он меня, когда на него смотрю я, Бежит от меня, а дух мой в руках он "держит. Он гонит меня, но что со мной-он знает, Как будто Аллах поведал ему об этом. Я лик его в ладони начертала И взору: "Утешайся им!" - сказала: Мой глаз ему замены не увидит, И сердце мне не даст пред ним терпенья. О сердце, из груди тебя я вырву! Ведь ты завидуешь, как и другие! И как скажу я сердцу: "О, утешься!" К нему лишь одному стремится сердце".А когда девушка произнесла эти стихи, Нур-ад-дин удивился красоте её стихотворения, красноречию её слов, нежности её выговора и ясности её языка, и ум его улетел от сильной страсти, тоски и любовного безумия. Он не мог терпеть без неё ни минуты и, наклонившись к ней, прижал её к груди, и она тоже бросилась к нему и вся оказалась близ него. Она поцеловала его между глаз, а он поцеловал её в уста, сжав сначала её стан, и начал играть с нею, целуясь, как клюются голубки. И девушка повернулась к нему и стала делать с ним то же, что он делал с нею, и присутствующие обезумели и поднялись на ноги, и Нур-ад-дин застыдился и снял с неё руку. А потом девушка взяла лютню и, ударив по струнам на много ладов, вернулась к первому ладу и произнесла такие стихи:
"Вот луна, что меч обнажает век, когда сердится, А смотря, она над газелями издевается. Вот владыка мой, чьи прелести - войска его, И в сражении нам копьё напомнит стан его. Коль была бы нежность боков его в душе его, Не обидел бы он влюблённого, не греюил бы он. О жестокость сердца и бока нежность! Не можете ль Поменяться местом-туда оттуда сдвинуться? О хулитель мой, за любовь к нему будь прощающим! Ведь тебе остаться с красой его, и погибнуть-мне!"