Тысяча Сынов
Шрифт:
— Они осядут на одном месте и будут выращивать отменный виноград, — сказал Лемюэль, после чего он прикончил вино, а Ариман снова наполнил его бокал.
Абсолютная нелепость этой сцены вызвала у него невольную дрожь. Лемюэль покачал головой и рассмеялся.
— Что тут смешного? — поинтересовался Ариман.
— В общем-то ничего, — ответил летописец. — Я только удивляюсь, как могло случиться, что Лемюэль Гамон, знаток и в то же время дилетант в эзотерических науках, вдруг решился выпить стаканчик вина с генетически усовершенствованным сверхчеловеком? Еще два года назад, если бы
— Я тоже испытываю подобные чувства, — заверил его Ариман.
— Тогда давай выпьем за наши новые ощущения, — предложил Лемюэль, поднимая бокал.
Они выпили и помолчали, наслаждаясь странностью момента. Наконец Лемюэль счел паузу достаточно длинной и заговорил снова:
— Но ты так и не ответил на мой вопрос.
— Какой вопрос?
— Помнишь, во время тренировки с картами я тебя спросил, к какому виду предсказателей ты относишь себя: к тем, кто имеет непосредственный контакт с эфиром, или к тем, кому приходится бороться за каждую крупицу истины? Мне кажется, это первый вариант.
— Да, когда-то так и было, — сказал Ариман, и в его ауре Лемюэль смог прочесть гордость и одновременно сожаление. — Я мог без особых усилий извлечь видения будущего из эфира, я вел свое братство самыми эффективными тропами в сражениях и в учебе, но теперь я вынужден усиленно работать ради самого краткого отблеска будущего.
— А что изменилось?
Ариман встал, обошел вокруг стола, взял колоду карт и тщательно ее перемешал. Лемюэль, глядя на него, подумал, что он мог бы стать крупье в любом казино. Ариман с невообразимой легкостью вертел карты между пальцами, даже, казалось, не замечая их.
— Течения Великого Океана все время меняются, и их влияние то нарастает, то ослабевает. Бурный поток в долю секунды может превратиться в едва заметный ручеек. Пологая волна способна увеличиться до яростного тайфуна. Так и способности предсказателя растут и уменьшаются в зависимости от его настроения, а оно отличается непостоянством, словно полет бабочки.
— Ты говоришь о нем как о живом существе, — сказал Лемюэль, отметив задумчивое выражение глаз Аримана.
Ариман улыбнулся и положил карты на стол.
— Возможно, — согласился он. — Древние мореплаватели Терры часто говорили, что у них две жены — земная женщина и океан. Обе они ревновали друг к другу, и люди верили, что и та и другая имели равные права на жизнь моряка. Жить так близко к эфиру — значит стоять одной ногой в другом мире. Оба мира грозят опасностями, но человек может научиться узнавать о взаимодействии миров и подстраиваться под их ритм. Самое важное — угадать верный момент и оказаться на гребне энергетической волны.
Лемюэль протянул руку и постучал пальцем по картам с золотой рубашкой.
— Похоже, что именно это мне и не удается, — сказал он.
— Да, предсказания не твой конек, — согласился Ариман. — Хотя в чтении эфира у тебя есть определенные способности. Возможно, я сумею уговорить Утизаара из братства Атенейцев выкроить для тебя немного времени. Он сумеет развить в тебе эту черту.
— Я часто слышу о ваших братствах и давно хотел спросить: к чему такая узкая специализация? Я проходил обучение у сангомов, и эти мужчины и женщины служили своему народу самыми различными способами. Они не ограничивали себя строгими рамками какой-то одной области. Почему в твоем Легионе воины следуют учениям разных культов?
— Лемюэль, сангомы, о которых ты говоришь, получили лишь крошечную часть знаний Великого Океана. Самый молодой стажер любого братства Тысячи Сынов знает и использует больше тайн, чем самый опытный сангом.
— В этом я не сомневаюсь, — сказал Лемюэль и отпил еще глоток вина. — Но почему их так много?
Ариман улыбнулся:
— Допивай свое вино, а я расскажу тебе о первом путешествии Магнуса в пустоши Просперо.
— Просперо настоящий рай, — начал свой рассказ Ариман. — Это чудесная планета, светлая и прекрасная. Ее горы возносятся к небу белоснежными клыками, леса удивляют пышным цветением, а океаны кишат жизнью. Этот мир восстановил былую славу, но так было не всегда. Задолго до появления Магнуса планета оказалась на грани опустошения.
Ариман взял с верхней полки книжного шкафа ящичек из простого железа и поставил его на стол перед Лемюэлем. Под крышкой ящика оказался причудливый череп явно не человеческого происхождения, темный и блестящий, словно покрытый лаком. Череп имел удлиненную форму, с двумя выдающимися мандибулами и огромными глазницами. С первого взгляда он был похож на останки отвратительного насекомого.
— Что это? — не скрывая своего отвращения, спросил Лемюэль.
— Это законсервированный экзочереп психнойена, ксенохищника, который водится на Просперо.
— А почему ты решил мне его показать?
— Потому что без него не возникли бы братства Тысячи Сынов.
— Не понимаю.
— Я тебе объясню. — Ариман вынул череп из ящика и протянул его Лемюэлю. — Не бойся, он давно мертв, и даже остаточная аура уже растворилась в Великом Океане.
— Нет, благодарю. Эти мандибулы, того и гляди, оторвут мне голову.
— Это было возможно, но не они делали психнойена таким грозным хищником. Главную опасность представлял репродуктивный цикл этих существ. Самка психнойена реагировала на психические излучения, а кроме того, обладала зачатками телепатии и телекинеза. В период размножения она откладывала яйца в мозг живого существа, не обладавшего защитой от влияния эфира.
— Отвратительно, — ужаснулся Лемюэль.
— Но это еще не самое худшее.
— Вот как?
— Далеко не самое худшее, — не без удовольствия повторил Ариман. — Яйца были мелкими, не больше песчинки, но уже на следующее утро из них вылуплялись личинки, которые начинали пожирать мозг. Сначала жертва не чувствовала ничего, кроме слабой головной боли, а к середине дня уже наступала агония, сопровождавшаяся жестокими мучениями и безумством, поскольку личинки выедали весь мозг изнутри. К закату жертва умирала, а опустевший череп кишмя кишел жирными червями. В течение нескольких часов зародыши доедали труп, а потом прятались в темные места и окукливались. На следующий день они выходили на свет уже взрослыми особями, готовыми к охоте и размножению.