Тысяча звуков тишины (Sattva)
Шрифт:
– При чем тут это слово? – прохрипел Лантаров.
– Очень просто. – Шура стал говорить спокойно, без мимики и жестов, как лектор, объясняющий аудитории ход физического опыта. – Каждое слово имеет свой определенный уровень резонирования. И когда ты произносишь что-нибудь негативное или имеющее низкий уровень вибраций, даже если не задумываешься о значении, все равно ты наносишь непоправимый вред своей экосистеме и всему окружающему. А весь окружающий тебя мир отражает подуманное, произнесенное или сделанное тобой с такой же силой и с таким же напором. Вот почему любовь порождает любовь, а ненависть – ненависть. Чтобы
– Все это сказки… – продолжал хрипеть Лантаров, как животное, которое ухватили за горло.
– Пусть так, – ответил Шура, – но мы договорились, что для возвращения способности ходить будем следовать определенным правилам. Ведь так?
– Да, – выдавил из себя Лантаров.
Даже простейшие позитивные ответы давались ему с неимоверным трудом. Он теперь лежал без движений, тупо уставившись в потолок.
– Значит, ты обещаешь, что постараешься избавиться от этого слова?
– Да-а, – в горле у Кирилла застряло что-то, похожее на рыбью кость, оно мешало говорить и думать. Он уткнулся головой в стеганое одеяло, словно намереваясь зарыться в нем и спрятаться от всего мира.
– Ты просто привык к вечной гонке за благами цивилизации – они попросту истощили тебя. Но эти блага имеют небольшую ценность. Мир людей страдает от страстей, и фанатизм и беспокойство сделали его больным. Из-за этого гармония ускользает – беспокойство не дает человеку шансов достичь умиротворения и уж тем более озарения. Скоро ты поймешь, что зря ругаешь свою жизнь. Потому что всякая жизнь существует как таинство и как незавершенный процесс. Нужно только научиться воспринимать ее правильно, созерцательно.
– Но… но как тебе удается… всегда оставаться… спокойным?
Только теперь нормальный ход мыслей стал возвращаться к Лантарову. Шура в ответ улыбнулся уголком губ.
– Это довольно легко делать, когда знаешь истинный порядок вещей.
– И какой же он? – Лантаров почувствовал, как злость в нем улеглась, сменилась желанием понять феномен, находящийся за пределами его знаний.
– Во-первых, природа Вселенной вневременная. Когда мы хорошо осознаем, что не существует ни начала, ни конца, мы не обременим себя привязанностью, не пожелаем чем-либо обладать. Во-вторых, миром правит лишь один закон – причины и следствия. Зная этот закон, не станешь злиться или возмущаться в ответ на бурное проявление эмоций. К примеру, твое страдание – лишь результат твоего непонимания природы, так на что же я стал бы злиться? Я лишь задал себе вопрос: а хочу ли я поменяться с тобой местами? И внутренний голос мне твердо и ясно ответил: нет. Зная, что рай или ад находятся у нас в голове и что мы сами выбираем то или другое, мы в итоге получаем освобождение.
– Освобождение – от чего? От жизни?! Ха, это лихо, конечно! – заключил Лантаров. – Но для меня как-то неубедительно. И неприемлемо. Взрывы эмоций происходят помимо воли, как бы сами по себе, их невозможно контролировать.
Кажется, сам того не зная, Лантаров коснулся самой тонкой струны мировоззрения Шуры.
– Отчего ж невозможно? – ответил тот с расстановкой и привычно откинул плечи, будто незаметно хотел свести вместе лопатки. – Большинство людей просто не пробовали этому учиться.
– А есть методики?
– Конечно. Осознанное изменение образа жизни меняет структуру сознания. Три ключевые составляющие образа жизни, которые меняют сознание, – это окружение, питание и практика. Начать, как всегда, можно с менее сложного – контроля окружения и питания, а также сопутствующих аспектов – сна и секса…
– Ну, окружение – понятно… – начал Лантаров пространно. – Убежал в лес, и нет у тебя окружения. Но с ним так же пропадают и деньги. Хотя большинство скажет: если надо деньги зарабатывать, то выдержишь и гнусов, и отъявленных мерзавцев. Ладно. Питание – еще проще. Сел на диету, приблизительно как ты меня подсадил.
– Да, – подтвердил Шура, ничуть не чувствуя иронии, – помнишь, я тебе говорил: мы сами становимся тем, что мы едим.
– Допустим, хотя я не понимаю, как еда влияет на сознание. Ну да шут с ним. – Лантарова больше всего заинтересовало слово «секс». – Насчет сна тоже вроде понятно – спать определенное количество часов и не отлеживать бока. Тут у нас, впрочем, особо не полежишь. Хуже, чем на земле. А вот с сексом разобраться бы не мешало детальнее. Понятно, в лесу контролировать секс легко. А в городе?
– Гмм… – Шура на миг призадумался, коснувшись пальцами подбородка. – Ты, вероятно, прав в том, что порой для контроля секса стоит отсидеться в лесу. Что касается города, не мешало бы обзавестись некоторыми знаниями, помогающими принимать решения.
– Если речь о СПИДе или венерических заболеваниях, то я в курсе – можно не распыляться.
Лантаров поймал себя на двойственном отношении ко всем утверждениям Шуры. С одной стороны, он не верил, что человек, живущий вдали от людей, не добившийся признания людей, пусть даже и здоровый, но ничем не продемонстрировавший своего превосходства, может чему-то его научить. Его, человека, умевшего снимать сливки! С другой стороны, Шура представлял собой другой мир, непознанный и непонятный, как непроявленный негатив, и ему было интересно, как этот бродячий философ трактует те или иные понятия. И оттого он воспринимал Шуру, как вечно бунтующий сын-подросток воспитывающего его отца. Но удивительное дело: именно так – как протестующего подростка воспринимал его и Шура.
– Нет, – возразил Шура, – я совсем о другом. О том, что, по сути, акт любви всегда являлся священным. Божественным ритуалом. Но профанация общества возвела вокруг него ореол наслаждения. Это, в свою очередь, привело к трансформации секса в особое пристрастие, в заманчивое удовольствие, к которому многие люди чувствуют непреодолимую тягу. Как к наркотику или компьютерным играм. Человек, поглощенный удовольствием и влечением, создает напряженное состояние ума, рост беспокойства, болезненных впечатлений. Одним словом, впадает в одно из пяти напряженных состояний ума, ведущих его к ментальным проблемам и болезням.
«Акт любви… – мысленно Лантаров перекривил Шуру. – Да что ты, дикарь, можешь вообще знать об акте любви?!» Но высказать вслух эти слова он никогда бы не решился. К тому же, где-то внутри он все-таки ощущал чувство стыда, в далеких глубинах его натуры слышался надрывный голос совести. И главный посланник Бога из недр души настоятельно советовал парню воздержаться и подумать над словами добровольного учителя.
– Ты хочешь сказать, что у здорового человека должно быть минимум сексуальной жизни? – не сдавался в нем его поверхностный, человеческий голос.