Тысячелетняя ночь
Шрифт:
— Скорее, — послышался приглушённый голос Бруно. — На вид всё тихо. Но дьявол меня побери, если я понимаю, как проклятому капеллану удалось выбраться из подземелья и какими это нам грозит неприятностями.
— Веди, — нетерпеливо и властно прервал его другой странный скрипучий голос. — И прежде всего — в её комнату. Бруно, ты поможешь мне. А остальным поработать хорошенько, но быстро. И следить за Джемсом и Китом, чтобы без поджога: у подлецов вечно руки тянутся к огоньку.
Слова сменились приглушённым звуком торопливых шагов.
— …И тут от страшного толчка лопнула подпруга седла сэра Альфреда Мальборо, и он вылетел из седла и, ударившись о землю, остался лежать
Мерный голос старой Уильфриды и дрожащие причудливые тени, рождавшиеся в дымном свете ночника, сплетались с рассказом о древних боях и победах. Глаза Роберта затуманились видениями, соединявшими сон и быль, как вдруг он резким движением сел на кровать и схватил рассказчицу за руку.
— Уильфрида, — воскликнул он, — ты слышишь?
Резкий звук рыцарского рога ворвался в ночную тишину. Ещё и ещё раз прозвучал зов, всё громче и требовательнее…
— Я знаю, — вскричал Роберт, спрыгивая на пол, — это рог моего дедушки! Но что нужно ему ночью? Идём, Уильфрида!
Послышался скрип опускаемого моста и одновременно с ним — другой звук, ещё более неожиданный и страшный: крикнула мать, громко и отчаянно, и голос её оборвался, затем — точно хор дьяволов ворвался в мирную тишину ночи: крики, проклятия, топот, шум борьбы… Лестницы и залы осветились дымными факелами и потрясённый ужасом Роберт увидел в распахнутую дверь главной залы толпу людей с мечами и кинжалами в руках. Лица их были завязаны кусками чёрной материи с прорезями для глаз. Отвратительно ругаясь, они тащили драгоценные ткани и посуду из разбитых сундуков. У входа на лестницу, ведущую в капеллу, на руках одного из грабителей мелькнула белая одежда госпожи Элеоноры. Голова матери была замотана куском какой-то ткани.
Это зрелище заставило Роберта окончательно очнуться. С криком бросился он вперёд, но высокий детина, тащивший кучу золотых и серебряных блюд, ловко подставил ему ногу, так что мальчик полетел на пол.
— Храбрый волчонок! — вскричал высокий со смехом, голосом удивительно похожим на голос пилигрима, но Роберт молча со стиснутыми зубами вскочил на ноги и, выхватив у него из-за пояса кинжал, кинулся вперёд.
Толкотня у входа на лестницу задержала разбойника, уносившего госпожу Элеонору. А в эту минуту наружная дверь распахнулась, и в зал ворвалась новая толпа вооружённых людей. Впереди них с мечом в руке, в разорванной сутане, бледный как смерть отец Родульф. В наступившем минутном смятении он один решительно бросился с криком: «Элеонора?!»
— Бей! — загремел следом голос старого сэра Джона Локслея. Догоравшие факелы наполнили залу дымом, и Роберт, теряя сознание от сильного удара по голове, успел лишь заметить, что чёрная сутана монаха оказалась рядом с белой одеждой матери.
Плачущая Уильфрида успела подхватить и оттащить мальчика в угол, иначе бы в наступившей свалке его неминуемо затоптали.
Как же объяснилось чудесное появление помощи в минуту, казалось бы, неминуемой гибели замка?
Сутки назад отец Родульф, связанный и беспомощный, лежал на полу подземелья, перед последней — замкнутой — тяжёлой дверью. Напрасно пилигрим, отчаявшись отпереть её, угрожал ему страшными пытками, если он не скажет, где спрятан ключ. Монах молчал, и его чёрные глаза спокойно выдерживали яростный взгляд предателя.
Бруно уже вытащил из ножен кинжал, чтобы перейти от угроз к действию, как вдруг остановился и хлопнул себя рукой по лбу:
— Да, я ведь ещё не посмотрел в твоих карманах, святой отче, — воскликнул он и рассмеялся, увидев, как сверкнули глаза Родульфа. — Угадал! — с торжеством вскричал он через минуту, вытаскивая из кармана сутаны большой железный ключ. — Ну, монах, потерпи немножко, мой благородный господин скоро навестит тебя!
Оставшись один, отец Родульф
Мгновенно сорвав путы с ног и вынув затычку изо рта, монах осмотрелся при слабом свете брошенного пилигримом светильника. Одежда его промокла от бежавшего по полу подземелья ручейка. Капеллан нагнулся, ощупал ложе ручья и вскрикнул от радости: ручей протекал в оставленном ему под воротами проходе и за долгие годы промыл под воротами углубление, в которое, пожалуй, мог рискнуть протиснуться гибкий и смелый человек.
Глубоко вздохнув, отец Родульф лёг на землю и погрузился в воду. Прошло несколько томительных, нестерпимо долгих секунд: казалось, застрявшая в русле вздувшегося ручья сутана не двигается с места. Ещё несколько отчаянных усилий, и человек, судорожно глотая воздух, появился в сумеречном свете по ту сторону двери. Несколько толчков — и капеллан, выбравшись из-под двери, поднялся на ноги и, шатаясь, прислонился к стене. Стекавшая по одежде вода освежила его. Он выбрался из расселины скалы и, скрытый кустами орешника, огляделся. Солнце уже садилось, вечерние тени деревьев протянулись через речку почти до противоположного берега. Целый день пролежал он в подземелье, и враги, видимо, вот-вот должны были тут появиться. Что он мог сделать, измученный и безоружный? К тому же в замке почти не осталось вооружённых людей: госпожа Беатриса только что отбыла в женский монастырь в Эттоксеттер, собираясь посвятить свою строптивую душу богу, и для охраны её были отправлены почти все воины замка…
…Хозяин «Белой лошади» мирно кончал свою вечернюю порцию пива на скамеечке около двери харчевни. Вдруг кружка выпала из его рук: растерзанная фигура в чёрной сутане священника появилась в воротах.
— Коня, бездельник! — крикнул хорошо знакомый голос, — и скорее! — Фигура бросилась к конюшне. Перепуганный толстяк не успел ещё закрыть рта, как серый конь взвился от сильного удара плети и в несколько скачков исчез за поворотом дороги.
— Пресвятая матерь божия, — вскричала, выбегая на двор, тётушка Марта. — Да что же это было?
— Молчи, Марта, — шёпотом отвечал муж, не отрывая глаз от дороги. — Не узнала разве? Он это — серый рыцарь.
— С нами крёстная сила! — воскликнула жена, поднимая кверху руки, — на нём сутана, но, право же, он больше похож на выходца с того света.
Серый конь нёсся как одержимый, чёрные полы сутаны развевались ветром и ещё больше пугали его, удары плети сыпались на покрытые пеной и кровью бока. Монах спешил за помощью в замок Локслеев.
Старый сэр Джон тоже наслаждался вечерней порцией вина, когда на дворе раздались шум и крики. Любопытство заставило его самого выйти на крыльцо: у ступенек, издыхая, бился в последних лучах вечернего солнца загнанный великолепный серый конь.
— На замок напали! На помощь, — крикнул знакомый голос. Отец Родульф, шатаясь, прислонился к столбу крыльца.
— Коней! — загремел в ответ старый воин.
Не прошло и нескольких минут, как в наступившем мраке по дороге от замка уже мчались вооружённые всадники с бароном Локслеем во главе. Но, опережая их, на свежем коне с обнажённой головой и обнажённым мечом в руке летел отец Родульф…
Разбойники были опытными бойцами. Они дрались, подбирая и унося своих раненых и убитых, бились отчаянно за каждый шаг к спасению. Пол залы и лестницы покрылся кровью. И когда дверь капеллы со стуком захлопнулась за ними, громкий голос сэра Джона остановил преследователей: