Тюльпан
Шрифт:
— Однажды, — говорили ему другие негры, сидя на тротуаре, мирно покуривая и поплевывая, — одним паршивым утром, Вур, на твоей шее окажется веревка, и будет она хорошенько затянута. Это так же верно, как то, что Бог есть. Совсем незачем негру метить выше своей головы.
— Да я подниму Эмпайр-стейт-билдинг и швырну в море, — басил Росселли, покряхтывая. — Я подниму все небоскребы Уолл-стрит и швырну их в море вместе со всеми дурными неграми, которые будут внутри.
— Тут ничего не поделать, Вур, — говорили черные, поплевывая и качая головами. — Были негры, которые тоже пытались, до тебя.
— Да вы только дайте мне этот оружейный завод! — громыхал решительно Вурлитцер.
— Нет в мире негра, способного в одиночку поднять такую штуку, — печально уверяли черные. — Даже если б все негры, которых сотворил Господь, собрались вместе, у них и то сил не хватило бы, Вур.
29
Джакомо Маттеотти (1885–1924) — один из лидеров Итальянской социалистической партии, выступал за решительное сопротивление фашизму. Был похищен и убит фашистами.
— Может, и хватило б, только они не знают, — утверждал Вур. — Может, они плохо пытались, вот и все. А я хочу попробовать.
— Пробовал один такой, давным-давно, — негр из Вифлеема, — шептали черные, вздыхая, — вот и вспомни, что с ним случилось. Нет, Вур, ты мало шпината ел, чтобы за такое браться.
Но Росселли плевать хотел на эту упадническую болтовню. Казалось, сердце у него накрепко пришито в груди, и его сложнее растревожить, чем все великие колокола, которые когда-либо звонили на земле осанну. И голос у Росселли был так же велик, как голоса колоколов; он-то и стал причиной его падения. Как-то летним вечером Росселли запел негритянский гимн у открытого окна, а мимо проходил один белый. Две недели спустя Росселли пел „Swing, swing my heart“ и „Oh! how I love my sugar daddy“ по радио; через месяц он купил паккард с ливрейным шофером, стал членом ассоциации „Америка прежде всего“ и получил американский паспорт».
— Поговорим немного, но поговорим хорошо, — сказал Вур, входя на чердак. — Я пришел послушать вашего хваленого соловья. В квартале только о нем и говорят: «Есть в Гарлеме негр Натансон, который держит на чердаке знаменитого соловья. Его зовут Тюльпан, и у него самый прекрасный голос в мире. Слушаешь его, и жизнь становится лучше, а каждый негр знает, зачем он родился: чтобы слушать по ночам песни соловья. Он поет, Вур, как ты никогда не пел и петь не будешь… Единственный соловей на свете, который поет человеческим голосом!» Я пришел послушать. Я пришел подписать с ним контракт.
— Это не обычный соловей, — проговорил дядя Нат. — Мой соловей — это аллегория.
— Я достаточно зарабатываю, чтобы позволить себе соловья даже очень редкой породы!
— Это соловей-идеалист…
— Я заплачу сколько нужно.
— Это соловей, — сказал дядя Нат, — который поет только революционные песни!
— Просто он голоден. Кормите его дважды в день, дайте ему уютную клетку — и он запоет «Swing, swing my heart» и «Oh! how I love my sugar daddy», как все на свете!
— Ему нужна не клетка, — сказал дядя Нат, — он живет в
И, когда они остались одни, дядя Нат, как всегда, сказал Тюльпану:
— Патрон, не изводите себя…
— Не буду, дядя Нат.
— …потому что все это не мешает соловью петь.
— Мы здесь не затем, чтобы слушать соловья.
— А зачем же тогда, скажите на милость?
— Не знаю. Никто не знает.
— Ну-ну-ну, патрон. Лично я отлично знаю. Мы здесь именно и только затем, чтобы ублажать соловьев.
— Может быть, и так.
— Да не может быть, а точно, раз я это вам говорю. Я это говорю и докажу. Я очень хорошо знаю, как все случилось. Господь сотворил соловья и дал ему прекрасный голос, и соловей, чуть только ему воткнули последнее перо в задницу, тут же взлетел на ветку и — тюр-лю-лю! тюр-лю-лю! «Я пою и пою для тебя всю ночь». Двести сорок семь ночей подряд пел он так, соловей-то. А потом вдруг загрустил и умолк. И Господь сказал ему: «Эй, соловушка, что случилось? Я дал тебе прекраснейший в мире голос, а ты им не пользуешься. Хорошенькое дельце. Далеко же пойдет мое сотворение мира, если все будут так делать». И тогда соловей подлетел к Господу и сказал: «Дедушка, зачем мне прекрасный голос, когда некому им восхищаться?» — «Есть же я», — слегка обиделся Господь. — «Это не смешно, — ответил соловей. — Вам стоит только захотеть, и завтра Вы запоете не хуже меня, с Вашими-то способностями». — «Ладно, ладно, — сказал Господь, — подумаю, что можно для тебя сделать». И наутро ему пришла в голову идея…
— Тоже мне идея! — вздохнул Махатма.
— Он сотворил человека. И вот зачем было создано человечество — чтобы порадовать соловья!
Народ перед домом молился целый день и к вечеру принялся упорно требовать Тюльпана. Дядя Нат подвел своего друга к окну. Толпа испустила рев, скандируя: «Да здравствует Европа! Да здравствует ее Президент!» — и предалась бурной демонстрации своего рвения и своей симпатии.
И вот тогда-то Тюльпан начал сдавать.
Он окинул толпу странным взглядом, посыпал голову пеплом и монотонно затянул:
— Мир нуждается в ком-то прекрасном и чистом.
— Эй, патрон, — немедленно заволновался дядя Нат. — Вы же не собираетесь изводить себя? Вспомните, что случилось с Сэмми Подметкой!
— Человечеству нужна ростра, — прошептал Махатма.
Дядя Нат сбегал за стаканом воды, но Тюльпан с достоинством оттолкнул его.
— Зачем отказывать мне в истинном величии?
— Патрон, не заводите нас!
— Долой изоляционизм совести! — вскричал тогда Тюльпан.
Дядя Нат с ужасом отодвинулся от него.
— Так и есть, — охнул он, — свихнулся!
— Я протестую против нищеты мира!
— Попался на свой же крючок!
— Против деревушек по соседству! — кричал Тюльпан.
— Так было с учеником чародея! [30]
— Мы хотим, — гремел Тюльпан, вспрыгнув на стол и потрясая кулаком, — мы хотим, чтобы Человек скорбящий стал наконец Человеком действующим!
30
Аллюзия на одноименную балладу Гете.