Тюремные записки астронома

Масликов Сергей

Каждый вечер мы становимся персонами, чьим мнением вдруг интересуется администрация. В окошке появляется журнал.

– Расписывайтесь.

– За что?

– В том, что отказываетесь от прогулки.

– С чего бы ради?

– Бокс для прогулок завален снегом.

И добавляют для весомости:

– Гулять можно только в 6 утра.

На таких условиях прогулка никому не нужна. Приходится расписываться. Только позже я понял, что это неправильно с точки зрения настоящих зэков. Когда ты ставишь свою подпись, неважно где, ты идёшь на сотрудничество с администрацией.

Этап в СИЗО

В СИЗО я заезжал дважды. Первый раз это произошло сразу

после суда. Тогда я попал сюда всего на один день. Потом меня вернули в ИВС больше, чем на неделю. Наверное, это была команда следствия, которому удобнее работать со мной в изоляторе. Возвращали из СИЗО меня 8 февраля. Когда рано утром прозвучала команда «на выход с вещами», я вспомнил, что сегодня день российской науки и день рождения планетария (шесть лет со дня открытия!). В этот день к нам должен приехать наш большой друг и коллега из Иркутска, специалист по Солнцу Сергей Язев. Помню, год назад мы решали серьёзную проблему – как подписаться под совместной статьей на английском языке. Он привык писать Sergey, я же придерживался другого написания – Sergei. Было бы странно, если бы наши имена были написаны по-разному. Много лет назад мой хороший знакомый из США объяснил, что написание Sergey может перекликаться по звучанию с определенной группой людей не той ориентации. Этот довод убедил моего друга, и он согласился на Sergei.

В этот день была также запланирована моя лекция в библиотеке ГПНТБ, посвященная 100-летию календаря (новый стиль, по которому мы сейчас живем, был введен в Советской России в феврале 1918 года). Когда я выходил из камеры, где-то на подсознании мелькнула смешная мысль – меня везут на лекцию. Я даже представил, как буду выглядеть в аудитории после трёх дней пребывания в тюрьме. Как меня в помятом виде будут выводить из автозака в наручниках и вести в аудиторию через всю библиотеку. Почему бы не пофантазировать?

О том, как выглядел заезд в СИЗО, расскажу подробнее. Для меня это был ещё один шаг в неизвестность. После быстрого «праведного» суда меня вернули в изолятор. Вечером из-за двери прозвучала команда – «на выход с вещами». Нас ожидает «этап» – перевозка с одного места заключения в другое. Дальше снова всё как в плохом кино – наручники, автозак, езда в неизвестном направлении, отстойник (нас здесь человек 20), обыск, врач, регистрация, фотографирование, отпечатки пальцев на электронном сканере, выдача алюминиевых чашек и белья. Личный досмотр оказался более гуманным, чем в ИВС – трусы снимать не пришлось, со всех сторон тело проверили ручным металлодетектором. Сотрудник долго приглядывался к моему нательному крестику – золотые и серебряные нельзя. К счастью, у меня – простой алюминиевый на шнурке, так что его пропустили. У контролёров под столом – целая коробка изъятых шнурков. Шарфы и ремни (у кого они остались) изымают под расписку – заберёте, когда отсидите. Смешно.

Без мандража не обошлось. Пожилая женщина-врач обращает внимание на то, что у меня дрожат руки:

– Что, волнуетесь?»

С трудом совладав с собой, признаюсь:

– Да, есть маленько, первый раз к вам заезжаю.

Перед врачом мне не стыдно признаться в своей слабости. Задача врача – не пропустить в тюрьму наркоманов, которые ещё находятся под кайфом, или явных психов.

Сразу понятно, что СИЗО – это более серьёзное заведение, чем изолятор ИВС. Это –тюрьма! Здесь сидят арестанты до вынесения им приговора. Сидят полгода, год, кто-то и больше. Когда приговор вступит в силу, заключённого отправят отбывать назначенный ему срок в колонию общего или строгого режима – кто что заслужил. Персонал в СИЗО работает без спешки, с толком и расстановкой.

Нас долго держат в отстойнике, потом в каком-то коридоре. Отстойник – это небольшая комната, куда набивают несколько десятков человек. Практически все непрерывно курят. Вдоль стен – лавки, их явно не хватает на всех. В углу – заплёванное отхожее место, к которому подойти страшно.

Пока

ждём, народ общается, это отвлекает от реальности и хоть как-то успокаивает. Некоторые из прибывших хорошо знакомы друг с другом, видимо подельники, кто-то делится своими историями. Почему-то некоторые лица напоминают моих знакомых из той, свободной жизни – странные аномалии памяти. Наверное, мой мозг в экстремальной ситуации пытается искать знакомые черты, чтобы зацепиться хоть за что-то. Я на сто процентов уверен, что этот человек не может быть здесь, рядом со мной, но его лицо – вот оно. Я даже спрашиваю одного – не Дмитрий ли он? Он отвечает, удивленно посмотрев на меня – Денис. Настоящего Дмитрия я встречал в Томске много лет назад. На ходу придумываю несуразное объяснение – мол, похож на моего знакомого, так что принял за его брата. Другого парня, как две капли воды похожего на одного моего коллегу, Сергея, я ни о чём спрашивать не стал…

По ходу дела знакомлюсь с основными тюремными понятиями – чёрные, красные, обиженные (это слово вслух не произносят, но красноречиво поглядывают на одного парня, стоящего в сторонке), второходы, первоходы. И всё это наглядно, каждая категория присутствует в нашей группе. Мой знакомый Володя, с которым мы были в суде (он второход, т.е. уже побывавший здесь), советует – «просись в чёрную, людскую хату». Инструктирует также по поводу того, как здороваться. Слова «Здравствуйте», «Добрый день» – здесь неуместны. Какой уж тут добрый день в тюрьме. Тем более нельзя обращаться со словами «мужики», у этого слова здесь совсем другой смысл. Лучше всего нейтральное обращение – «Мир дому». Зайдя в камеру, нужно обязательно спросить – хата людская? После такого инструктажа поневоле начинаешь волноваться – куда попадёшь, какие соседи будут, как встретят? Слово «спасибо» тоже из разряда не рекомендуемых. Лучше всего простое «благодарю».

Уже за полночь нас ведут по мрачным подземным коридорам, где нужно пригибаться, чтобы не удариться головой о свисающие сосульки. Вокруг решётки. Под ногами на ступеньках местами лёд, поэтому нужно ступать осторожно. По стенам – грязный бетон. Все молчат, шагая в неизвестность. В полумраке видна спина впереди идущего, да слышен лязг засовов при входе в очередной отсек. Коридор разделен решёткой на две части, так что сопровождающий идёт отдельно, параллельно нам. Он закрывает очередной отсек и затем проходит вперёд, чтобы открыть дверь впереди.

Как оказалось, первоходов направляют в карантин. Это мы узнаём после того, как бывалых раскидали по «хатам». В ходе развода знакомимся с некоторыми местными порядками. Вот охранник пытается открыть дверь в одну из камер, но дверь не открывается. Парни комментируют – закрыта изнутри на распорки, заморожена, чтобы охрана не застала врасплох. В конце концов, дверь с криками и угрозами распахивается, но всё запрещённое уже надёжно спрятано. Наконец, далеко за полночь вместе с молодым парнем Колей мы попадаем вдвоём в отдельную камеру. Санаторий, да и только! Спать!

Камера в карантине по размеру такая же, как в изоляторе ИВС. По краям – две металлические двухъярусные кровати. В первую очередь порадовала отдельная туалетная комнатка. Размером всего метр на метр, но зато от-дель-на-я! И закрывается дверью! Внутри – настоящий унитаз. Другая радость – зеркало над раковиной. Теперь можно увидеть, на кого ты стал похож за это время. Правда, внешний вид особо не радует. Кровати здесь усовершенствованной конструкции – вместо цельного листа к каркасу приварены металлические полосы, образующие ложе, поэтому лишних звуков они не издают, можно вертеться с боку на бок сколько угодно. Тем более, что тощие матрасы, внутри которых можно нащупать разрозненные клочки ваты, к этому располагают. Возле двери находится электрическая розетка и металлическая полка рядом с ней. Значит, есть надежда на кипятильник. Но, как говорится, не может быть всё хорошо. Ко всем этим плюсам прилагается один большой минус – в кране только холодная вода, причем, настолько холодная, что стынут руки. Ну а как вы хотели? Тюрьма!