Тюрьма и воля
Шрифт:
Михаил Брудно: У него жуткий характер. И у него серьезная дислексия, клиническая. Понять, что он говорит, было абсолютно невозможно, даже нам. А уж всем остальным было совсем тяжело. Это не отменяет его таланта и прекрасных деловых качеств, но понимать его было отдельной работой. Когда я читал его выступления в суде, я поражался связанности мысли и изложения, которые ему не были свойственны в более ранние периоды. Думаю, журналистам общаться с ним было достаточно тяжело. Плюс он сильно опускал собеседника, для начала. Это такая манера, подозреваю, что не осмысленная.
Журналистам такая манера поведения вряд ли импонировала. А вот в суде, где Платон вел себя гораздо более агрессивно и жестко, чем Ходорковский, эта резкость человека, сидящего в клетке и неустанно иронизирующего и подтрунивавшего
Примерно в то же время, на заре создания банка, в группу пришел еще один будущий акционер — Алексей Голубович. Алексей был почти сверстником Ходорковского. Он закончил Плехановский институт по специальности — экономическая кибернетика. Познакомился с Ходорковским, когда работал в академическом институте, где занимался исследованием методов оценки эффективности инвестиций в наукоемкие проекты. Именно его качества инвестиционщика впоследствии высоко оценит Ходорковский. Их сотрудничество началось, когда уже создавался банк.
Алексей Голубович: Ходорковский произвел на меня в целом позитивное впечатление, он отличался от моих знакомых из научной среды большей предприимчивостью, энергией. Он был одновременно ярко выраженным лидером, обаятельным человеком и «энергетическим вампиром» — в хорошем смысле, если можно так выразиться. Примерно такое впечатление он и производил на меня. Возможно, он предложил мне работу потому, что, просто обладая хорошей интуицией, собирал всех тех, кто мог бы ему пригодиться, — Дубова, Манцевича, Перегудова, Монахова, Воробьева, Дахаева, Талышинского, Керзона и других менеджеров Группы того времени.
Голубович признается, что после академической среды Ходорковский оказался для него более жестким руководителем, чем ему бы хотелось. В то же время «он не лез в текущие дела и почти не мешал мне работать», вспоминает Голубович.
Он окажется единственным из акционеров Группы МЕНАТЕП, который пойдет на сотрудничество со следствием и выступит в качестве свидетеля со стороны обвинения против Ходорковского и Лебедева.
Я, если честно, не очень рассчитывала, что он согласится поговорить со мной о Ходорковском. Но он стал вспоминать, и в общем вполне доброжелательно. Голубович считает его человеком «высокой работоспособности, хотя и не самой высокой по сравнению с некоторыми западными топ-менеджерами, специально обученными методам эффективной работы». В его представлении Ходорковский не ассоциируется с человеком-компьютером, но «он был менее других известных мне крупных российских предпринимателей склонен к долгим разговорам, совмещению деловых встреч с развлечениями, „ритуальным“ мероприятиям, „пиаровским“ встречам и прочему низкоэффективному времяпровождению».
По мнению Голубовича, Ходорковский в период их совместной работы, которая продолжалась до 2001 года, выглядел менее эмоциональным человеком, чем большинство бизнесменов, которых он мог наблюдать со стороны. Он мог развеселиться (Голубович говорит, что у Ходорковского неплохое чувство юмора, живая реакция на смешные или глупые действия конкурентов или властей), но не проявлял гнева или раздражения, не кричал на подчиненных, не оскорблял их грубо или намеренно.
Алексей Голубович: Ходорковский внешне не сентиментален. При этом он мог делать что-то не из расчета, а из проявления уважения или сострадания. Возможно, лицей в Кораллово — такой пример (то есть «не публичная благотворительность»). Пример другого поступка: мы гуляли в парке вокруг его дачи, и он подобрал бездомного щенка. Для меня это было довольно неожиданно (я всю жизнь занимаюсь собаками, а один из его партнеров такое делал много раз, но от Ходорковского я не ожидал желания потратить время на собаку, которая к тому же немедленно испортила ему пальто). Про «голый расчет» я бы тоже не сказал. Я знаю людей, которые лучше умеют считать свою выгоду.
В 1992 году Ходорковский собрал группу и предложил ввести в нее в качестве партнеров Лебедева и Голубовича. Все решения такого рода он принимал сам, но потом обсуждал с ближайшим окружением. Акционеры вспоминают, что по Лебедеву ни у кого не было вопросов. А по Голубовичу уперлись все. И Ходорковский разговаривал с каждым по отдельности и каждого поодиночке сломал. Он убеждал, что им нужен такой партнер, что он необходим при переходе к инвестиционной компании, что Голубович хорош в выборе объектов инвестирования. Возражения коллег были, как они говорят, «человеческого свойства», то есть у них вызывали сомнения человеческие, а не профессиональные качества кандидата. Один из акционеров рассказывал мне, что он наблюдал Голубовича в экстремальной ситуации и ему не понравилось, как он себя вел: «Было что-то трусливое в его поведении, и я об этом сказал Ходорковскому». Но Ходорковский настоял на своем. Другой акционер был более категоричен: «У Голубовича отличная голова. Его прогнозы по рынку были точными. А человек — говно». Понимал ли это Ходорковский? Это вопрос приоритетов. Насколько я понимаю, профессиональные качества были для него главными при принятии решения о партнерстве.
Алексей Голубович: Формально я был акционером Группы МЕНАТЕП (Гибралтар) недолго, так как в какой-то момент поступило указание переоформить акции на траст, которым я сам не управлял. Вообще, я не мог распоряжаться акциями, не мог реалистично оценить их стоимость и не считал, что когда-либо получу за них существенные, в моем понимании, деньги. Поэтому я до 2005 года не интересовался пакетом акций, которые Ходорковский мне предложил как-то в самолете в конце 1990-х и фактически подарил.
Я спросила Алексея, почему его фамилии не было в числе акционеров, когда летом 2002 года Group MENATEP Limited раскрыла структуру собственности. Собственно, только его фамилии и не было. Вместо его имени значилось: «другие» с 4,5 % акций. Он ответил: «Я не выражал ни положительного, ни отрицательного отношения к публикации этих данных. Я только заметил, что примерно в это время кто-то пытался разместить в СМИ несколько небольших негативных статей про МЕНАТЕП и про меня. А потом Ходорковский сказал, что пришлось уменьшить „мой“ пакет акций до размера менее 5 % капитала, так как в этом случае можно не раскрывать бенефициара на Западе. Причина, придуманная им для объяснения, — мои занятия бизнесом на рынке ценных бумаг — была нереалистичной, поэтому я просто решил, что это реакция на мой уход из ЮКОСа, и меня это полностью устроило. Среди прочих бумаг по акциям Группы МЕНАТЕП я должен был подписать опцион, по которому акции можно было принудительно выкупить у владеющего ими траста по любой цене. Поскольку акциями распоряжался менатеповский юрист, то я сам продать их не мог, процедура этого не требовала. Их изъяли без моего участия и не у меня».
Леонид Невзлин: Насколько я помню, ситуация была такая. Миша сказал, что мы все попадаем под удар: все, у кого в Группе больше 5 % акций, будут опубликованы как владельцы. Голубович не захотел. Тогда Миша сказал, что есть вариант сделать его долю менее 5 % и тогда можно не публиковать. Он сказал: да, я этого хочу.
Голубович оставался акционером до 2006-го. Мы были заинтересованы в том, чтобы он взял номинал и ушел из Группы после того, как оказался предателем. И он, видимо, не очень хотел оставаться. Он получил деньги и ушел с деньгами. Он торговался, мы торговались, и мы его выкупили. Но мы торговались только за цену. Никто без него никакие переговоры не проводил. Он вел переговоры с нашим представителем, естественно, как и полагается. У него действительно было не очень много прав по нашему внутреннему соглашению. Он не мог пойти на улицу продать, но он мог продавать или не продавать. Если бы он не ушел, то он абсолютно пропорционально тому, что у него было в Группе, получал бы долю собственности, денег, дивидендов и так далее. Мы хотели, чтобы он ушел. Группа сохранилась, но без него.
Деньги партии
До сих пор жива легенда, что банк МЕНАТЕП вырос на деньгах партии. И не он один. Вообще, деньги партии некоторые наблюдатели склонны считать стартовым капиталом зарождавшегося российского бизнеса. Это, собственно, часть большой легенды о деньгах партии, которые, как известно, искали и так и не нашли, даже с привлечение международной группы Kroll, которую нанял Егор Гайдар, когда он де-факто возглавил правительство. В какой-то момент в банк МЕНАТЕП пришли с вопросом: «Где деньги партии? Покажите счета». Позиция Ходорковского сводилась к следующему: «Банкир, который выдает своих клиентов, подобен священнику, который раскрывает тайну исповеди. Мы не будем ничего говорить о своих клиентах вообще». Разговор не получился. Посланникам Гайдара предложили прийти с судебным ордером. Что они и сделали год спустя. Пришли с судебным ордером. Открыли банк, обнаружили, что денег партии нет.