Тюрьма и воля
Шрифт:
Сегодня мы можем видеть, как близко к сердцу воспринимают проблему вроде бы незнакомых или не очень знакомых людей из чужой страны те, у кого, казалось бы, хватает своих дел.
Очень часто вспоминаю тех, кого по прошествии времени могу назвать верными друзьями: покойного американского конгрессмена Тома Лантоса и бывшего министра экономики Германии Отто Ламбсдорфа.
А бывшие «западные» юкосовцы — консультанты, менеджеры, члены правления и совета директоров? Столько лет прошло. Ведь разное было — и плохое, и хорошее. Приезжать в Россию страшно. Но ведь приехали! И дали показания
Все-таки много чудесных людей. Я им всегда буду благодарен.
Что же касается политиков, то здесь, как легко предположить, спектр личного отношения широк. От активной поддержки до сдержанного осуждения.
Конечно, многое коррелирует с текущими политическими событиями, но видно и то, что целый ряд политиков имеют в виду долгосрочные, ценностные моменты.
Убежден: наша власть ситуацию недооценивает, оглядываясь на прецеденты полувековой давности. Ментальность, даже в политике, изменилась. Репутация стоит дорого.
Хотя, конечно, еще раз повторюсь, очевидно: газопроводы, нефтяные месторождения и т. п. — серьезный аргумент. Сколько доходов мы, как страна, недополучили и еще недополучим!
Страна
Что произошло со страной в путинский период? Да все более чем обычно.
Рост цен на нефть дал прирост доходов населения. Большую часть людей это удовлетворило — и обычных граждан, и элиту. Оставшихся «маргиналов» в каждом сегменте (бизнес, правозащита и т. п.) вывели за рамки закона. То есть сделали такие законы, такое правоприменение, что все (или почти все) стали «полулегальны». На этой базе пугнули демонстративными процессами, и многие из «оставшихся» — испугались.
Отсутствие институтов гражданского общества (устоявшихся институтов) привело к тому, что люди оказались разобщены.
Но самое плохое — Путин дал индульгенцию силовикам на избирательное применение (точнее, на неприменение) закона в своих интересах. Таким образом, вся правоохранительная система криминализировалась. Отдельные островки правопорядка погоды не делают.
В стране воцарился даже не «полицейский режим», а режим «криминально-полицейский», получивший название «красная крыша».
Последствия — очень тяжелые. Мы потеряли значительную часть интеллектуальной и предпринимательской элиты. В результате не только упали темпы роста ВВП (с 6–8 % до 4 %), резко снизилось качество роста (по сравнению с началом 2000-х). Теперь прирост экономики происходит за счет «утилизации» ценовой премии на нефть и газ. Причем растут не инфраструктура и не производственные мощности, а локальные, выделенные мегапроекты сомнительной инвестиционной ценности (типа Сочи или моста на остров Русский). Растет импорт, растет демонстративное потребление. А люди, головы — уезжают. Пир во время чумы.
Непокорный
Мне свойственно воспринимать превратности судьбы как испытания. Испытания, которые куют что-то внутри меня. Иногда за огромную цену.
Но я бы сказал неправду, если бы говорил о своей сосредоточенности на внутреннем поиске. Он — часть. Другая часть — отношение людей. Тех людей, которых я уважаю. Представление обо мне. То, что останется.
Но есть и третья часть. Может быть, вам сложно будет поверить, но это не громкие слова. Я люблю свою страну, наш народ. У нас очень хорошие люди. Но эмоциональные. Им неохота мыслить рационально. Они ориентируются на Веру и символы. Символами являются человеческие поступки.
Сегодня Россия стоит на краю. Мы богаты, но, возможно, именно поэтому ближе всего к самоуничтожению как историческая общность.
Значит, пришло время Героев. Символов. Должности вакантны. Дорога через тюрьму или кладбище открыта. Времена, как говорят, не выбирают.
Предполагал ли я, что вопрос встанет именно так? Вел ли линию осмысленно?
Нет. Просто возникали ситуации, и нужно было делать выбор. Возможно, никто бы не осудил, если бы выбор был иным. Возможно, с этим даже можно было бы жить. Я так не смог. Иногда хотел, когда становилось совсем «горячо», но не смог.
Я всю сознательную жизнь жил «на предельных скоростях». Всегда рисковал. Ставить не все, оставлять запас, играть вполсилы — не для меня. Я и сейчас так живу. Жена переживает, но никогда, ни разу не просила меня остановиться. Она знает — это невозможно.
То, что будет падение в каком-то виде, — знал, предвидел. Более того, мои аналитики считали такой сценарий (с провалом) неизбежным. Он же не первый. Я всегда шел «через кризис».
То, что будет так жестоко, — не предвидел никто. Выход наших оппонентов «за пределы игрового поля». Бывает, когда соперники переворачивают доску. Вот и эти — перевернули…
Свою вину перед теми, кто «не подписывался», ощущаю постоянно. Оправдание одно — я действительно не верил, что такое возможно. Не предполагал, что правил не будет настолько. Что репрессии будут настолько заведомо избыточными. Мне действительно горько. Стоит ли цель цены? Не стоит так вопрос. Иную жизнь мог бы жить иной человек. Адекватен ли я? Соответствую ли норме? Не знаю. Оценку дадут другие.
Надеюсь, я ее не узнаю.
Глава 14
2003. Страна меняет вектор
Наталия Геворкян
Инна Ходорковская: Ты знаешь, это был забег, мы неслись. К 2003 году у меня возникло ощущение, что мы не ощущаем ни пространства, ни времени, что мы летим. У меня лично было такое ощущение. Я не боялась ничего. Но чем ближе к 2003 году, у меня все сильнее было чувство, что это не та дорога, что мы делаем что-то не то. И что так нестись все время невозможно, рано или поздно мы споткнемся.
Миша приходил, говорил, что мы делаем вот то, и это, и это. Для меня это были невозможные объемы. Но у меня вообще страха за него не было. Мне казалось, что он так твердо стоит на ногах, он такой умный, у меня было чувство стабильности, когда он был рядом. Я ему в каких-то вопросах доверяла беспрекословно. А вот это ощущение, что он несется куда-то вместе с этим расширяющимся пространством, оно было. И мне казалось, что надо остановиться и успокоиться. Он, наверное, тоже понимал, что надо остановиться, но где, в каких заоблачных высотах? Я не знала.