Тюрьма и воля
Шрифт:
Компромат
К моменту встречи Путина с Ходорковским в апреле 2003 года в Федеральной службе безопасности работала специально созданная «под ЮКОС» группа сотрудников спецслужб которую курировал Юрий Заостровцев — заместитель директора ФСБ, начальник департамента экономической безопасности.
По данным совладельцев ЮКОСа, собирать компромат на руководителей ЮКОСа начали в феврале или марте 2003 года — сразу после выступления Ходорковского на встрече Российского союза промышленников и предпринимателей с Путиным 19 февраля. Между ним и президентом произошел довольно резкий обмен мнениями, когда речь зашла о покупке «Северной нефти» по завышенной цене государственной нефтяной компанией «Роснефть», которую лоббировал Игорь Сечин. Стоит учесть, что в начале 2003 года ближайшего соратника Путина Игоря Сечина в публичном пространстве еще мало кто знал и мало кто рассматривал как сильную политическую фигуру, тем более как «серого кардинала». В администрации президента Александр Волошин оставался все еще куда более влиятельной фигурой в глазах журналистов и экспертов, чем Сечин или любой из «питерских» людей, совсем недавно пришедших в Кремль вместе с новым президентом.
По данным некоторых моих источников в ФСБ, интересоваться ЮКОСом начали раньше, в самом конце 2002 года. Не исключено, что напряжение между «конторой» и ЮКОСом возникло на волне истории с Владимиром Гусинским, его посадкой и всей ситуацией с его активами. ЮКОС, напомню, дал Гусинскому вексельный кредит на 200 млн. Алексею Кондаурову и Леониду Невзлину позвонили из ФСБ и попросили подъехать.
Леонид Невзлин: В какой-то момент стало понятно, что телевидение — это основа новой власти. И все, что касалось этой темы, должно было быть под контролем государства. И вот история с Гусинским и нашей поддержкой. На меня и на Кондаурова вышли крупные чины ФСБ, не хочу сейчас называть, и просили по поручению Путина использовать этот кредит как средство судебного преследования НТВ, то есть чтобы мы подали на банкротство НТВ в арбитражный суд. Встречи были на достаточно высоком уровне, в том числе на Лубянке. Мы, разумеется, отказались. Думаю, это одна из обид на нас. Возможно, если бы согласились быть одним из орудий «замочки» Гусинского, то мы бы получили определенную линию сотрудничества. Но я тебе честно скажу, что мы даже особенно не обсуждали эту тему с Ходорковским, хотя я чувствовал некоторое давление на нас. Мы понимали, что так не поступим. А в результате на теме взаимоотношений с Путиным (а возможно, и с Волошиным и Абрамовичем) был поставлен еще один минус.
Алексей Кондауров: Если бы не выступление Михаила Борисовича в феврале 2003 года на встрече с Путиным, у нас могла бы по-другому сложиться судьба, я этого не исключаю. Я его не осуждаю. Он поступил так, как считал нужным. Он понимал риски, я тоже понимал. Я считал, что риски более серьезные, чем он думал. Дело в том, что Михаил Борисович активно общался в это время с Волошиным, Абрамовичем, Сурковым. И я думаю, они все его заверяли, что рисков не так много, как мне представлялось. Я же исходил из анализа личности Путина и из той информации о нем, которая у меня была.
Ко мне пошла информация, что что-то не так вокруг нас, в конце марта. Полагаю, что по нам начали работать где-то после выступления Михаила Борисовича в феврале. То есть на момент одобрения сделки по слиянию с «Сибнефтью» они уже работали.
Я помню наш разговор с Ходорковским в мае. Мы в мае несколько лет подряд арендовали речной кораблик и узким кругом с семьями плавали по Москве-реке. И Михаил Борисович тогда со мной обсуждал это слияние. И обсуждали, почему Абрамович вдруг решил сливаться, почему отдает «Сибнефть». Помню, я тогда сказал Ходорковскому: «Мне понятно, что Абрамович видит для себя риски при нынешнем режиме, он понимает, кто такой Путин. Он хочет здесь поставить крест и уйти. Нам надо тоже посмотреть с этой стороны». Михаил Борисович мне ответил, что согласовал все вопросы с Путиным. Я-то считаю, что Роме было выгодно объединение с нами, у него оставался приличный пакет, а после объединения с американцами компания стала бы транснациональной, и у Ромы все было бы в шоколаде, все легально, и не пришлось бы потом в Лондонском суде выворачивать белье. Роман попытался выйти из страны вот таким путем, слившись с ЮКОСом. Не получилось. В итоге он все равно же окэшил компанию и ушел (в 2005 году продал «Сибнефть» Газпрому за $13,1 млрд. — НГ).
Леонид Невзлин: Я был настроен скептически относительно этой сделки. Попробую объяснить. Приходит с инициативой Рома. Приходит, проложившись, поговоривши с Путиным, да? Естественно, правда? Они друзья и такое дело — соединение двух таких компаний — не мог не поговорить. Идет к Ходорковскому. Ходорковский говорит со своими, говорит: очень интересно, их предложение, всем выгодно, не видно никакого подвоха. И говорит Роме: надо идти к Путину брать одобрение. Хорошо. Приходят к Путину, Путин говорит: да, одобряю, соединяйтесь, укрупняйтесь. Миша говорит: вот у нас есть план вторым этапом соединиться еще с американцами, и тогда российская компания станет российско-американской, крупнейшей в мире, престиж для России, большой бизнес. Путин говорит: ну вот только, поскольку наши нефтяные компании еще недооценены, то вы там больше 25 % в общую компанию не отдавайте. Да, говорит Миша. Это та самая знаменитая встреча на даче у Путина.
Договорились. Началось слияние. А параллельно идет процесс, которым управляет Сечин по расследованию, слежению и прочее, о чем мы узнали позднее, который тоже занял несколько месяцев, пока он реализовался, — первый арест Пичугина, в июне 2003 года.
И вот теперь конструкция, которую я вижу: есть Путин, который одобрил, есть его близкий друг Рома, который реально близкий, привел его к власти и который говорит с ним про свой ключевой актив, ключевой бизнес — «Сибнефть». А Путин тоже не просто так относится к нефтяному бизнесу, ему тоже интересно. И есть Сечин, у которого тоже есть прямой интерес восстановить «Роснефть», сделать крупной компанией. И у всех при этом есть интерес убрать Ходорковского с дистанции.
И меня все, включая Мишу, хотят убедить в том, что Путин своему другу Роме весь этот план, при котором все равно он будет принимать решение об аресте Ходорковского, не рассказывает. Я не верю в этом месте, понимаешь? Я не верю в такие конструкции, потому что это близкие люди, повязанные между собой обязательствами, информацией, делами. Ясно, что Рома знал многое. Я не верю, что Рома не знал этой игры Путин-Сечин. Ну, не верю. Я допускаю, что эту игру знал не только Рома. Волошин: в тот момент Волошин был все еще очень близок с Путиным. Но у Путина с Ромой партнерские отношения. Ну это все равно что мы бы с Мишей затеяли какое-то дело, а Миша параллельно вел бы в какую-то другую сторону и мне ничего не говорил. И в какой-то момент наступила бы ситуация выяснения отношений, типа за кого ты меня держишь. И все, обида навсегда, недоверие. Могло такое быть между Путиным и Ромой? Я не верю.
И еще одно: если бы Абрамович хотел что-то по-серьезному сделать для освобождения Ходорковского, он бы нашел аргументы. Это же вопрос: хочу я растрачивать свой потенциал на Ходорковского или не хочу? Он не захотел. И еще: от момента ареста Пичугина, потом Лебедева и до ареста Ходорковского Рома мог еще разрулить ситуацию, потому что он мог объяснить Мише всю серьезность положения, они еще были в процессе слияния. И он бы его услышал. Поверил бы, потому что это не свои — не я, не Кондауров, даже не другой олигарх, не хочу называть имени, который предупреждал. Рома — человек прямо оттуда. Ну вот как я должен ему верить?
«Большую часть нагрузки Ходорковский взял на себя»
С Волошиным, Абрамовичем, Сурковым, Касьяновым Ходорковский плотно общался вплоть до момента своего ареста в октябре. Как рассказал Леонид Невзлин в интервью журналу «Деньги» [104] , с какого-то момента «большую часть нагрузки Ходорковский взял на себя. Объем задач, которые стояли перед компанией, был настолько серьезный, что ему необходимо было самому вести лоббистскую и общественную деятельность. Он имел на все собственное мнение, встречался с премьером, президентом, главой администрации, замглавы администрации президента — не как раньше, когда большую часть этих дел доводилось исполнять мне и моим людям. Он окреп в своих представлениях, знал, чего хочет, строил отношения без посредников… Большая часть людей, которые занимались вопросами коммуникаций, видели, в какую сторону мы движемся, понимали или слышали, как воспринимаются Путиным и его окружением деяния Ходорковского — в „Открытой России“, в ЮКОСе. Но, с другой стороны, можно понять и Ходорковского. Он напрямую договорился с президентом о слиянии двух компаний. Он напрямую договорился с президентом о том, что это объединение превратится в новое слияние или в обмен акциями с американской компанией. Он получил на это карт-бланш. Он имел вход на первых порах и к президенту, а потом, когда, как уже теперь понятно, что-то изменилось, имел свободный вход к главе администрации и премьер-министру. Он без сомнения обсуждал свою активность с коллегами по РСПП. Даже не согласовывал, это неправильное слово, координировал с Волошиным и Сурковым. Для меня очевидно, что, например, для Волошина и для Касьянова секретом его выступление по поводу „Северной нефти“ не являлось, они знали о нем заранее».
104
Невзлин Л. Ходорковскому казалось, что он знает Путина // Деньги, 14.11.2011.
Михаил Касьянов: Я был на той встрече Путина с бизнесменами в феврале 2003 года. Собственно, я просил Путина о регулярных встречах с бизнесом, чтобы они почувствовали себя участниками процессов. И это была уже не первая такая встреча. Тематика согласовывалась: на бюро Российского союза промышленников и предпринимателей (РСПП) они определяли тематику и согласовывали со мной и Александром Волошиным, какие темы наиболее актуально обсуждать на встрече президента и премьера с ведущими промышленниками. Выступление Ходорковского не было спонтанным. Была тема коррупции — как это бизнес видит, какие возможности борьбы с ней. И Ходорковский был назначен РСПП говорить о коррупции. У других были другие темы. Он выступал подробно, с графиками, цифрами, с параллелями с иностранными государствами. И в качестве иллюстрации существования коррупции в стране привел пример с только что объявленной сделкой по «Северной нефти».
На мой взгляд, Путин не был готов к такому замечанию и просто вышел из себя. И все, что он сказал, — это не подготовленный ответ, а чисто эмоциональная реакция. Он был раздражен, говорил на повышенных тонах: мы знаем, как вы получили свои активы, и так далее, и будем с этим разбираться. И вот этот ответ с учетом предложения от олигархов о том, чтобы закрыть тему приватизации законодательно, все это выстраивается в одну цепочку.
Алексей Кондауров: Я пришел к Ходорковскому на следующий день после этого выступления. Конечно, он знал, что выступление шло под телекамеры. Это он все знал. Я ему сказал: «Зачем вы с этим выступили? Вы же понимаете, что теперь у нас будут проблемы». Он говорит: «Мне поручил РСПП». Я был уверен, что будут проблемы. Он ответил, что посмотрим. Я пытался понять, неужели он не мог отказаться, не было кого-то другого, кто мог это говорить? Я понимал нужность и прочее, но неужели нельзя было на кого-то другого это переложить? Он так на меня посмотрел, улыбнулся и сказал: «Буйных мало».
Через месяц после объявления о слиянии ЮКОСа и «Сибнефти», в конце мая 2003 года, был опубликован нашумевший доклад Совета национальной стратегии «Государство и олигархия», одним из авторов которого был довольно известный пиарщик Станислав Белковский. В докладе говорилось: «Поскольку институт президента, с точки зрения правящего слоя, выполнил свою историческую миссию и потому более не нужен… а также поскольку олигархи как физические лица не располагают публичным политическим ресурсом для победы на прямых общенациональных выборах, ключевой субъект правящего слоя принял решение ограничить полномочия президента РФ и трансформировать Россию из президентской республики в президентско-парламентскую (квазифранцузская модель). Основным идеологом подобной трансформации выступает глава НК ЮКОС („ЮКОССибнефть“) Михаил Ходорковский, его явно и неявно поддерживают другие ключевые фигуры олигархического пула (Р. Абрамович, О. Дерипаска, М. Фридман). Трансформация государственного устройства требует внесения определенных изменений в Конституцию РФ. Эти изменения, согласно существующему олигархическому плану, могут быть обеспечены уже в 2004 году подконтрольной сверхкрупному бизнесу Государственной думой (новым составом нижней палаты парламента, который будет избран в декабре 2003 года) и подавляющим большинством законодательных собраний субъектов Российской Федерации. При этом, с точки зрения замысла, лояльность Государственной думы будет обеспечена системой взаимодействия между олигархами и основными партиями, а лояльность парламентов субъектов РФ — уровнем влияния олигархических ФПГ на экономики регионов. Согласно проекту ключевого субъекта правящего слоя, уже в 2004 году может быть сформировано новое правительство РФ, подконтрольное и подотчетное парламенту. Приоритетным кандидатом на роль председателя такого правительства, образованного в соответствии с новой Конституцией, считается Михаил Ходорковский. Впрочем, нельзя исключать, что президент „ЮКОССибнефти“ является лишь фальшь-панелью, и в течение года ключевой субъект заявит нового кандидата на пост премьера».
«У каждого был свой интерес в этой истории»
Василий Шахновский: Пойми, у каждого был свой интерес в этой всей истории. У каждого! Ты спрашиваешь, как это может быть, что все сошлось, сфокусировалось на Ходорковском. Ну вот так. Я, например, считаю, что огромная проблема у нас возникла после того, как мы начали антикоррупционную всю эту работу в Думе. Мы закрыли столько законодательных щелей для коррупции, что, конечно же, недоброжелателей нажили себе очень много. Мы вычищали из законов вот эти коррупционные составляющие. Типичный пример: одним из основных бизнесов Министерства энергетики до 2001 года было распределение квот на экспорт нефти. А мы продавили очень простое решение: что экспортом нефти может заниматься только добывающая компания. Но это же государственное решение, сколько экспортировать нефти. Мы говорим: о'кей, это право государства, ваше право. Вот вы определяете: экспортируем 300 млн тонн нефти. Потом эти 300 млн тонн нефти распределяются пропорционально добыче. И все, а дальше, кто сколько экспортирует, определяется арифметически, а кто сколько добыл — известно государству, и никак смухлевать тут невозможно, поскольку все сдается в систему «Транснефти». И все. Дальше пропорционально добыче распределяй квоты. Ты знаешь, скольких денег люди лишились? Раньше-то за распределение квот платили взятки. А теперь там сидел в министерстве один чиновник, который раз в месяц совершал простую математическую операцию и за полчаса распределял квоты.
И так было не только с этим законом. И не только с законами, касающимися нефтянки. И насолили огромному количеству чиновников. Я просто это знаю. А история с СРП? Напомню, что благодаря этому закону из общей системы налогообложения выделялись месторождения, и каждая компания по этим вот месторождениям договаривалась о системе налогообложения напрямую с правительством. И по тогдашним временам чиновник собирался за два года снять на этом $3 млрд взяток. Тогда, представляешь?! И мы это зарубили. Мы — это четыре частные нефтяные компании: «ЛУКойл», ТНК, «Сибнефть» и мы. С 2000 по 2003 год у нас в Думе была консолидированная позиция по 99 % вопросов. Просто воспринималось это как ЮКОС, потому что в Думе сидел Володя Дубов — от ЮКОСа, а чаще всего ходил по этим вопросам я, и тоже юкосовец. Я еще Мише говорил: мы вызываем огонь на себя.
Он мне говорит: нет, ходи давай, у тебя это получается эффективнее, чем у других. Я ходил и в Думу, и в правительство, и в администрацию президента. Позиция была консолидированная, но я был таким мотором. И возникало ощущение, что всюду ЮКОС. Хотя мы делали это от имени четырех компаний, с которыми договорились, что в законодательной сфере выступаем с совместной позицией. Мы раз в месяц собирались, обсуждали накопившиеся вопросы, спорили и дальше действовали в рамках договоренностей.
Сейчас, рассуждая и анализируя постфактум, я прихожу к выводу, что Мишу, и он, наверное, понимал это, использовали как таран в своих разборках в окружении Путина. Я теперь абсолютно в этом уверен, сопоставляя детали, узнавая новое. И складывается картинка, как пазл. Греф, который после посадки Платона Лебедева в июле 2003 года писал мне на бумажке, когда мы встречались в каком-то кафе: не наезжайте на Путина, наезжайте на Устинова. Как Кудрин вел себя в этой истории. Жаловался, конечно, на нас в разговорах с Путиным. Это, разумеется, связано с нашей работой в Думе, больше мы нигде не пересекались. Там была позиция нефтяного лобби, через которую Кудрин никак не мог перескочить. Но совершенно точно могу сказать, что Кудрин не хотел национализации ЮКОСа и не хотел посадки Ходорковского. Ну да, чиновники вынуждены были согласовывать с нами очень многие вопросы. И обращаться за помощью. Я когда-нибудь напомню Кудрину, что все бюджеты с 2000 по 2003 год он принимал с нашей помощью. Он часто просил помочь, зная наши ресурсы в Думе. И мы помогали. Но что касается налогообложения нефтянки, мы действительно бились серьезно. Тем не менее никогда я не позволил бы себе, как это он сказал не так давно, что-то типа шантажировать, точно не помню… Такого никогда не было. У нас всегда была открытая позиция. И у нас всегда были очень корректные отношения. Более того, по ключевым вопросам нам удавалось договариваться, в том числе по налогообложению нефтянки.
Михаил Касьянов: Я познакомился с Ходорковским в 2000 году. До этого мы даже никогда не встречались. Я был премьером, и мы начали готовить налоговую реформу. Для меня было важным, чтобы бизнес-сообщество понимало, для чего нужны реформы, какие цели мы преследуем, принимая эти законы, понять, как, исходя из новых реалий, им предстоит дальше работать. И мы работали в режиме консультаций, обсуждений с ними. Люди понимали, что мы делаем, могли высказать свое мнение. Это был очень позитивный процесс. Я же создал совет по предпринимательству при председателе правительства. Туда входили представители крупного, среднего и малого бизнеса, то есть весь спектр интересов. И мы регулярно собирались для обсуждений. Ходорковский в первый раз пришел в группе пяти или шести нефтяных олигархов, которых я пригласил, чтобы обсудить с ними изменения налогообложения в нефтяной отрасли.
Если вы вспомните, Ходорковскому вменялась в вину минимизация налогов через внутренние офшоры. Но ведь это было законно. Закон на сей счет был принят в 1998 году. Мне не нравились эти законы, в связи с чем мы в нашем правительстве и инициировали их пересмотр. Но тогда, в 1998 году, это был общественный консенсус. Тогда в период кризиса, чтобы как-то собирать деньги в бюджет и как-то одновременно с этим поддерживать регионы, были приняты такие законы.
А когда с моим приходом мы сделали первый бездефицитный бюджет, погасили все долги перед бюджетниками, пенсионерами, военными, когда стали выходить на траекторию роста, то пришло время ввести нормальные правила для всех компаний. Пора было закрыть внутренние налоговые дыры, которые просуществовали с 1998 по 2003 год. Мы начали этот разговор. Я пригласил олигархов, пришел и Ходорковский. И было очень видно, что он больше других погружен непосредственно в бизнес, в управление нефтяной сферой, поскольку он был не только владельцем, но и управляющим компании. Он знал все нюансы — и экономические, и технологические. Это его отличало. Он был самым продвинутым среди коллег.
На совещаниях и всех встречах со мной он никогда не был агрессивен. Я знаю, что на его агрессивность жаловался Герман Греф, я от него это слышал. Но в моем присутствии такого никогда не было — он вел себя корректно, как квалифицированный эксперт, был как бы старшим от этой группы нефтяных олигархов в переговорах с правительством. Он и его люди готовили предложения от группы, он с ними приходил и озвучивал позицию.