Тюрьма, зачем сгубила ты меня?
Шрифт:
– Все в порядке? – с окрепшей надеждой спросил Георгий.
– Что – все в порядке?
– Ну, деньги взяли?
– Скажи, Гоша, ты своей жене доверяешь? – меняя милость на гнев, спросил смотрящий.
– Доверяю, – сглотнув слюну, выдавил Карцев. – А что?
– Я не знаю, кого хотела кинуть твоя жена – меня, тебя или нас, вместе взятых?
– Она… Она не кидала…
– Тогда почему она сказала, что деньги забрали другие люди?
– То есть… Ты хочешь сказать… Твои люди не получили деньги?
– Не получили. Или твоя жена кинуть меня хотела. Или ты. Или ты вместе с ней.
– Федор, ну ты чего! – шалея от страха перед жестокой расправой, воскликнул Георгий. – Да чтобы я! Были деньги!.. Твои люди когда приходили, до или после трех?
– Какая разница?
– Ну ты же ставил срок до трех часов дня.
– Если до трех, значит, после трех приходили. Чтобы наверняка… А вместо верняка, флюс на всю морду!.. Короче, я не знаю, кто из вас меня кинуть хочет, но при любом раскладе, ты долг не вернул.
– Но были же деньги! – в панике крикнул Карцев.
– Не было! – безапелляционно отрезал Скачок.
Георгий понял, что попал в западню. Или Федор жестоко развел его в очередной раз, или кто-то другой обманул его, но так или иначе долг не выплачен и деньги придется собирать вновь. Иначе не выжить…
– Будут деньги! Дня через три! Подождешь?
Надо будет созвониться с Максом, объяснить ему ситуацию, он поможет. У него серьезный бизнес в Москве, девятьсот тысяч для него пустяк. Макс еще раз одолжит ему деньги, а Катя со временем рассчитается с ним из доходов, которые приносит мебельный бизнес.
– Три дня? – задумался Скачок.
– Всего три дня… Ты дашь мне свои паспортные данные, жена откроет счет в банке на твое имя, переведет на него деньги. Так будет надежней…
– Надежней всего отдать деньги моим людям.
– Да ты пойми! Катя отдала деньги. Девятьсот тысяч. Но не тем людям!..
– Это не мои проблемы… Хорошо, дам я тебе паспортные данные. Пусть твоя жена откроет банковский счет. И чтобы через три дня деньги были там.
– Может, лучше через четыре? – унижаясь, спросил Карцев. – Я ей только завтра позвонить смогу. И то, если глушитель выключат…
– А выключат? – пронзительно посмотрел на него Скачок.
– Не знаю.
– Вот и я не знаю… Маляву жене чиркнешь. И штуку денег с тебя, за доставку. Завтра утром малява будет у нее…
Зэковская почта в тюрьме работала исправно. От решетки одной камеры к другой тянулись нити, по которым «гоняли коней» – то есть перетягивали от одного адресата к другому записки, даже мелкие передачки для особо важных в арестантской иерархии персон. В прежние времена можно было просто перекрикиваться между камерами, но сейчас во дворе тюрьмы почти что круглосуточно работала радиоточка, создавая когда приятный для слуха, когда раздражающий шум. Но еще осталась возможность переговариваться через перегородки между камерами – посредством «тромбона», обыкновенной кружки, которая одной стороной прикладывалась к уху, а другой к стене. Самым курьезным и каверзным способом связи было общение через унитаз. Вроде бы все просто – выкачиваешь воду из фаянсовых ваз соседних камер, которые выходят в одну трубу. Дальше через образовавшиеся пустоты передаются записки и мелкие посылки. Но не очень это приятное дело – осушать унитазы, да и руку совать в дырку – брр. Далеко не всякий уважающий себя арестант решится на это…
Всеми возможными способами малявы и устные сообщения передавались в некий единый информационный центр, откуда они уходили на волю или шли дальше по этапам тюремной почты. Но для связи с волей был еще более действенный способ – напрямую, через надзирателей. Но не каждый инспектор соглашается быть почтальоном даже за деньги. А кто и занимался этим, тот связывался только с теми, кого знал и кому более или менее доверял. У Феди Скачка был выход на такого вертухая, и именно сегодня он мог отправить почту по своему каналу.
Карцев написал записку жене с кратким описанием постигшего их несчастья, отдал ее смотрящему в надежде, что на пути к адресату его послание попадет в руки главного тюремного «кума». Майор Сизов толковый парень, он поймет, что произошло, примет меры…
Голова была забита мрачными мыслями. После отбоя Георгий и рад был бы заснуть, но мысли не давали покоя, разгоняли сон. И немытое тело также давало о себе знать. Он измучился, исчесался, но в конце концов, глубоко за полночь, все же заснул.
И сон оказался настолько крепким, что проснулся он уже после того, как чьи-то сильные и наглые руки стащили с него штаны. Еще несколько человек крепко держали его, накрыв с головой одеялом. Но Карцев обладал значительной физической силой, он дернулся так, что неведомые насильники с трудом удержали его. Дернулся еще раз. Но удар по голове чем-то тяжелым и твердокаменно крепким лишил его способности сопротивляться. Теряя сознание, он почувствовал, как что-то жуткое с силой ткнулось под копчик…
Карцев плакал навзрыд, размазывая по лицу слезы. Жалкое зрелище. Противно до отвращения. Но Сизов не стал бить заключенного по щекам, прекращая истошную истерику. Он чувствовал за собой вину в том, что произошло. Недоглядел, недогадал, недоработал. И как итог, Карцева опустили по беспределу. Теперь – по арестантским понятиям – он не человек.
– Успокойся, Георгий Степанович, – не потребовал, а увещевательно попросил Андрей. – Не все так страшно, как кажется.
– Не страшно! – истерично взвыл обиженный. – Да я теперь петух! Мне теперь никто руки не подаст! Да что там руки… в лицо плюют!..
– Я тебе руку подам. И в лицо плевать не стану!
– Ага, вы уже подали мне руку… Обещали, обещали, а что вышло?
– Я тебя в карты играть не заставлял! – отчеканил Сизов.
Карцев вздрогнул, как будто схлопотал пощечину.
– И не надо с больной головы на здоровую валить…
– Если б только голова… – всхлипнул арестант.
– Если б ты головой думал, сейчас бы на заднице спокойно сидел…