У-3
Шрифт:
В конце письма Алфик шлет приветы и добавляет постскриптум — дескать, что касается Марвеля Осса (о котором, очевидно, справлялся Авг. Хеллот), то он заглянет по указанному адресу и выяснит, что там о нем известно.
В один из дней второй половины августа на полке для писем в общежитии курсов медсестер в Бергене появляется голубой конверт авиапочты. Как уж там Алфик проведал, что Китти тоже надела форму и учится на медсестру (напрашивается догадка, что подсознательно это было сделано как бы в противовес воинственной профессии Алфика), не знаю. Во всяком случае, я тут ни при чем, хоть и учился на радиотелеграфных курсах в первый год пребывания Китти в Бергене и вполне мог с ней встретиться. Но чего не было, того не было. Вообще, что касается моего отношения к другому полу, то мужские и женские свойства так гармонично сосуществуют в моем организме, что я не очень стремился к эротическим переживаниям. Чем разительно отличался от Алфика, как в теории, так и на практике.
«Привет!» — на такой развязной ноте начинается упомянутое письмо; автору и дальше явно не дается верный тон. Не слишком-то умело прибегая к лирическому высокому штилю, Алфик пытается передать ощущение свободы, которое дают ему учебные полеты. Стуча деревяшками сабо по вощеному коридору общежития, Китти в форме медсестры читает: «Это все равно что большие обороты и опорный прыжок одновременно. Оторвался от снаряда — и ты свободен от законов тяготения. Толчок, прыжок, взлет — и поднимайся все выше и выше. Представь себе, что с высоты трех тысяч метров старина Алфик из Ловры видит изгиб земного шара в океане, видит, как Миссисипи с ее дельтой, рукавами и притоками стремит свой бег к морю и свободе, точно огромный караван невольников. Вообрази Мексиканский залив — серебряный лук, огибающий сушу
«Поневоле ударишься в лирику, — пишет Алфик. — Хотя поэзия здесь далеко не преобладающий жанр. Чтобы толковать про то, чем мы заняты, надо осваивать совсем новый язык. Мы отрываемся от полосы и садимся на землю. Топчем педали рулей направления. Осторожно ложимся на шасси. Вырубаем двигатель. Забираемся вверх на один, на два ангела. Висим на хвосте впереди идущего. Я задираю нос, когда сажусь. Шасси заедает. Штопорю триста метров, но выхожу из штопора на одном моторе. Один курсант за другим выпадают в осадок, только не Алфик Хеллот. Я проваливаюсь при пологом планировании, но вовремя выравниваю машину. Меня оставляют на земле на две недели. Завтра снова поднимусь в воздух.
Вот такими словами можно рассказать про то, чем мы тут заняты. Кроме специальных учебников, другой литературы не видим, разве что один-два покетбука. Наш барак не для Харри Мартинсона, или Харри Стотелеса, или Харри Кришны! Но то, что здесь выпало на мою долю, вполне согласуется с тем, что ты говорила о литературе, называя ее зеркалом. Поднеси к зеркалу слово КОМА, с ним будет AMOK. И наоборот, в зеркале амок ждет кома. Думаю, путная книга именно так отразила бы мою жизнь в «Эвиэйшн кадете», с какой стороны ни взглянуть!
Мне бы поведать тебе о прилежном посещении джазовых клубов от моря до моря, о бесконечных сольных номерах Уорделла Грэя и Чарли Паркера. Куда там, увольнительных почти не бывает, а когда в этих краях включаешь радио, чаще всего оно выдает тебе Хенка Уильямса и Фрэнки Лэйна. Единственный намек на джаз — малый по имени Чарли Рич, он несколько раз выступал в клубе училища. Носит форму, как и мы, служит в ВВС в Иниде, штат Арканзас, играет на фоно и поет, рассказывает о Стене Кентоне и прочих известных тебе парнях. О сочетании стиля биг-бэнд с музыкой черных батраков, которые гнули горб на отцовской ферме, когда он был мальчишкой. Блюз, одним словом.
Другими словами, нечто вроде того, что чувствую я, когда думаю о нас, о тебе, такой далекой. Хотя не могу сказать, что желал бы видеть тебя здесь. Напротив, ты после первого же дня вошла бы в штопор. Я только что с урока на тему «промывание мозгов», который вел офицер с опытом Кореи. Он так скрупулезно излагал процесс превращения доверчивых индивидуалистов из кукурузного пояса Среднего Запада в безликих коммунистов с азиатскими чертами, что мы буквально видели перед собой таз с водой и кусок мыла в огромных волосатых коммунистических пятернях, отмывающих американское серое вещество от всего хорошего, капиталистического. После чего мозги засовывают обратно в череп и захлопывают крышку. Как нам тут в училище описывают промывание мозгов, так это что-то вроде элементарного курса обществоведения, рассчитанного на политический уровень, заметно уступающий уровню обыкновенного норвежца. Промывание мозгов на Востоке — психогигиена на Западе. Так, что ли?
Сама понимаешь: ощупью тут не продвинешься. Дело такое, что необходим точный расчет. Я сообщил тебе свою позицию. А ты еще долго не оторвешься от своих кумиров?
С любовью, Ал».
Своими заключительными словами Алфик протягивал Китти руку. С поднятым указательным пальцем. Учитывая тон письма, нетрудно понять, что Китти руку не приняла. За указательный палец не удержишься. И в ожидании ее ответа Алфик пишет еще одно письмо мне:
«Старый лис! Помнишь Тонто — бессменную наземную обслугу Одинокого Всадника? Теперь я обитаю по соседству с Национальным парком Тонто и даже выяснил наконец, что по-испански означает «Тонто». Сбегай и ты за словарем, после чего мы с тобой встанем на сторону Тонто, когда апачи задумают мстить белому человеку.
Итак, вместе с шестеркой оставшихся в группе норвежских парней (из тех, кого не отчислили, ты знаешь Глёра, Кваксена и Паттона) я теперь пребываю на базе Уильямс в Аризоне. Лагерь наш расположен всего в десяти английских милях к юго-востоку от города Феникс. Наконец! Уж теперь-то тебе не засечь меня своим радаром. В самом разгаре повышенная подготовка на реактивных. 135 часов напряженной летной тренировки, отработка слепого полета, групповой полет, полет по приборам на машинах типа Т-33 и F-80. Потом вдобавок учебные стрельбы бортовым оружием.
Дисциплина здесь строже, чем на базах Коннелли, Вярнес, Уэйко и Уильямс, гайка закручена еще на три оборота. И теперь мы, что стальные пружины, заведены для усилий во имя бога и отечества. Если подготовительный курс нам давался легко, то перед здешним первым классом он просто ничто. Некогда вздохнуть. С парнями из Норвегии обращение такое же, как с янки, не хуже, но и не лучше. Курсантам из младших групп не дозволено даже по лагерю ходить свободно, только маршировать строем в сопровождении сержантов. Курсанты постарше несут ответственность за то, чтобы служба шла строго по уставу. Мы для молодых, как говорится, папа-мама. Но только не милая мамочка! На утренней поверке мы проверяем, как наши физиономии отражаются в башмаках курсантов четвертого класса. Беда тем зеркалам, которые заставляют нас хмуриться! Мы разбиваем их! Алфик Хеллот в роли младшего командира, в роли «белоперчаточника» — каково? Черт!.. — подумал я, когда меня поставили командовать. Белые перчатки (от них и прозвище) служат нам, когда мы проверяем, как вытерта пыль и почищено оружие. А пыль эта, скажу тебе, не пустяк, ведь вся Аризона сплошь огромная пустыня, и песок проникает всюду, через металл, через стены, одежду и кожу. Даже через черепушку, если нарушишь устав внутренней службы!
Наряду с летной подготовкой важное место занимают такие предметы, как руководство и мотивировка. Согласно формуле «К в третьей степени»: К3=командование — контроль — коммуникация. Усвоение и эффективное восприятие информации. Умение руководить и принимать решения — единолично, коллегиально, со штабом. Идентификация с группой. Так называемая системная активность. Отношения «человек — машина», очень важный вопрос, в частности для пилота и командира танка. Теории ведения современной войны и переход от классической стратегической триады «армия — флот — самолеты» к новой межконтинентальной триаде «атомные бомбардировщики — атомные подлодки — атомные ракеты».
Нам то и дело читают лекции офицеры со свежим опытом из Кореи. Один полковник из службы безопасности подробно наставлял нас, как надлежит вести себя в плену. Казалось бы, что может быть проще, ан нет, оказывается, далеко не все предусмотрено Женевской конвенцией. Врага могут интересовать самые неожиданные вещи. Совсем безобидные по видимости сведения, вроде девичьей фамилии вашей матери. Или у кого в семье какие дни рождения. Кем ты играл в школьной футбольной команде? Имя тренера? Наверно, болельщиками дирижировала симпатичная девчонка — не помнишь, как ее звали?
Помимо психологии, Корея явно служила также огромным полигоном для новой военной технологии. Тут инструкторы подчеркивают позитивный опыт применения напалма, горючего продукта, составленного из нафтена и пальмитина и особо эффективного в борьбе против танков. Новый истребитель F-86F «Сэйбр» тоже получил боевое крещение в Корее. Если наш парламент поднатужится, может быть, наши ВВС до 2000 года перейдут на эту машину.
Больничная койка — не место для отдыха воина, как сказал с укоризной наш военфельдшер. В последнее время увольнений было даже с избытком, соответственно и контактов с крашеной, так сказать, истиной. Но нам уже видится финиш. Если тебе повезет, через полгода или около того увидишь на своем экране мой греческий радарный профиль. А пока — еще один штемпель последнего дня от преданного Вам Хр. Триппера-мл.».
В конце осени курсант Алф Хеллот пишет свое последнее письмо из Аризоны. Адресовано оно родителям, которые въехали в тесную квартиру в столичном районе Русенхофф. Здесь Констанца (пользуюсь случаем сказать ей спасибо за возможность ознакомиться с письмами) корит себя за праздный образ жизни, тогда как Авг. Хеллот ежедневно корпит на посту штатного секретаря профсоюзного объединения. Очевидно, он опять справлялся про Марвеля Осса, потому что в начале письма Алфик сообщает, что пока не смог выйти на след бывшего секретаря профсоюзной
Вообще же Алфика на этот раз заботит другое, более важное дело. Судя по всему, частые аварии и падения реактивных самолетов на его родине сильно встревожили родителей, и Алфик пытается успокоить их, подробно описывая новейшее катапультируемое сиденье, с которым их только что ознакомили:
«Кстати, уже сам инструктор был необычный субъект. Строго говоря, слишком высокого роста для пилота, но зато тощий, как вязальная спица; видимо, когда он поступал в училище, приемная комиссия сложила рост и ширину и разделила пополам. А еще его отличало сильно развитое чувство кислого юмора, отчего даже самые мудреные технические подробности звучали занимательно в его устах. Под моим командованием группа бегом явилась к ангару, где я и доложил о нашем прибытии подполковнику (кажется, я еще не сказал, что он носит это звание и отмечен высокими наградами за боевые действия в Корее и как летчик-испытатель). Инструктор принял командование, и мы столпились около модели среди радужных керосиновых лужиц на полу. Белый свет с потолка ангара, черная от копоти у люка вытяжной вентиляции задняя стена… Для начала инструктор объявил, что новое катапультируемое сиденье действует безотказно на всех высотах, вплоть до самой земли. А уж когда ты приземлился, то катапультироваться вроде бы ни к чему! Конструкция английская; предполагается со временем снабдить такими сиденьями все без исключения всепогодные истребители. Во многих странах его уже устанавливают на дневных истребителях F-86F.
Может, вы знаете, что на прежних моделях пилот должен был сперва отстегнуть ремни безопасности, а уж затем браться за рычаг отстрела. Новое кресло проще в этом смысле. Безотказность действия полнейшая. Единственное условие, чтобы катапульта сработала, — минимальная скорость 70 узлов. В отличие от прежних моделей спусковое устройство расположено над головой пилота. В нужный момент он берется двумя руками за рукоятку и дергает на себя, включая стреляющий механизм; одновременно опускается своего рода шторка, защищающая лицо. Поднятые вверх руки прикрывают грудную клетку. Раньше пилот перед катапультированием должен был сдвинуть назад фонарь — пластиковый пузырь, внутри которого он сидит. Новое кресло разбивает плексиглас торчащим над головой пилота острым шипом; вроде шишака на шлемах, какие, если помните, были у Людендорфа и кайзера Вильгельма. После того как пилота, по-прежнему пристегнутого к сиденью, выбрасывает из машины, парашют раскрывается не сразу, а когда до земли останется три тысячи метров, потому что выше сильный холод и мало кислорода. Для полной безопасности к парашюту прикреплен запасной кислородный баллончик, соединенный с маской. Итак, на высоте трех тысяч метров раскрывается сперва полутораметровый парашют, затем и основной. И лишь после этого пилот отделяется от кресла.
Но кресло оснащено еще одним страхующим устройством. Ниже края сиденья находится запасная рукоятка, которой пользуются, если пилот из-за перегрузки не в силах поднять руки к главному рычагу. При таком отстреле пилот не защищен шторкой и руками. Но конструкция сиденья все равно оберегает от травм.
Как видите, надежнее некуда. Ну а в последнее время мои мысли и вовсе заняты другими, более важными вещами, чем возможные опасности в полете.
В «Эвиэйшн кадете» лучшему курсанту первого класса присваивают звание старшего сержанта. Наряду с командирами экипажа он начальник над другими курсантами, в его руках дисциплинарная власть. Так вот я первым из европейцев стал асом и лучшим курсантом первой группы. Это значит, что под моим началом 400 человек. Представьте себе мои чувства, когда я вывел на построение курсантов из всех натовских стран для инспекции полковником Зонненкальбом и норвежским полковником Этом, который разъезжает по Штатам, инспектируя базы, где обучаются норвежские курсанты. Не говоря уже о том, что здесь, на базе Уильямс, ему докладывал младший командир из норвежцев, он явно был вполне доволен достижениями норвежских парней, заметно превосходящих здешний средний уровень.
Ну, и с нашей стороны было не так уж много жалоб. Курсантский клуб — запретная зона для курсантов подготовительной группы и четвертого класса. Однако в клубе проходят танцевальные вечера для старших групп, и тут многие ребята чувствуют себя неважно. Дело в том, что у нас, норвежцев, нет парадной формы, которой обеспечены курсанты других стран. Опять эта норвежская расчетливость хуторянина, вот и попробуй достойно представлять родную страну, не говоря уже о том, чтобы производить впечатление на молодых дам из Скотсдейла и Хайли, когда на тебе вечно одна и та же летная форма. Посмотрим, сумеет ли полковник Эг добиться для нас парада, когда вернется домой.
Как вы знаете, скоро и еще кое-кто возьмет курс на родину. Через четыре месяца наша группа закончит здесь летное обучение, и вернемся мы в Норвегию сержантами, с «крыльями» на груди. Рюгге или Суда — тамошние тренировочные отделения — будут нашей первой остановкой. Будем совершенствоваться в пилотировании по приборам и штурманском деле, тактическом и стратегическом полете в строю эскадрильи. После чего нас переведут в то или иное боевое подразделение. Так что вы там поглядывайте, может, скоро в один погожий день небо над Ловрой пересечет реактивный самолет и помахает вам крылом!
Ну, до этого еще надо дожить, а пока нам предстоит заслуженный долгосрочный отпуск. Мы, оставшиеся в группе норвежские парни, задумали совершить основательную экскурсию по южным штатам, затем на запад, в сторону Калифорнии, Тихого океана… Отпуск, гражданская одежда, знай лежи в одних трусах на пляже с утра до вечера. Упиваясь свободой, чувствуя, как военная выправка и мышечное напряжение постепенно отпускают тебя — подобно тому, как, по выражению одного мыслителя, стальные пружины растворяются в концентрированной кислоте.
Пока наши пружины не заведут для новых усилий.
По дороге заедем в Сент-Луис, и там я справлюсь в конторе КТПП о Марвеле Оссе».
Этим заверением и наилучшими приветами всем-всем заканчивается письмо. Дальше, как принято выражаться, факты будут говорить за себя.
Болевой порог
Итак, Марвель Осс. Свобода, говаривал он, — это хорошая автомашина и пять минут отрыва.
Но они гонятся за тобой. Наступают на пятки. Преследователи объехали вдоль и поперек южные штаты. Старые, входившие еще в конфедерацию, и новые на юго-западе. Ларедо. Сан-Антонио. Галвестон. Нашвилл. Мемфис. Сент-Луис. Денвер. Альбукерке. В один прекрасный день без солнца и без туч, без неба и без моря они остановились на краю Тихого океана, вышли из машины и смотрели, как все сливается воедино в тумане, ветре и сердцебиении волн о берег. Смотрели на ровные длинные линии ландшафта, не менее выразительные, чем слова, обозначающие воду, туман, пески и горы. Смотрели, как пароход удаляется в море курсом, словно прочерченным по линейке. Как у незримой линии горизонта плывут яхты с белыми запятыми парусов в длинном предложении стихий. Оглушительно красной точкой возникло в тумане солнце, окрасив все море в алый цвет.
Они развернули машину и по бульвару Сансет покатили обратно в город.
От Тихого океана, где кончается дорога, она сперва извивается вверх вдоль предгорий у Пасифик-Палисейдс. Сохраняя свой изысканный стиль, проходит мимо зданий у Калифорнийского университета и через Бел-Эйр. В свете утреннего солнца над Беверли-Хилс Сансет смотрится классической киноулицей, лениво огибая непроницаемые зеленые изгороди и тенистые подъездные аллеи, ведущие в царство грез. Ни магазинов, ни учреждений, ни бензоколонок, даже людей не видно; отсвет жизни в этой части «Заката» можно узреть совсем в других местах, во всемирном полумраке кинозалов.
По бульвару Сансет они катили через пространство и время, пересекая все слои общества. Около полуночи доехали до Сансет-Стрип, где машины бодаются, клаксоны гудят и фары должны прокладывать себе дорогу сквозь густое плетение неонового мрака. После Сансет-Стрип бульвар идет строго на восток, мимо длинных рядов радиостанций и телестудий, мимо двусторонней череды мотелей к старому городскому ядру, взорванному социальным развитием. Отсюда бульвар Сансет повел их на юго-восток к обанкротившемуся Голливуду, между постройками, служащими достойной обителью для людей того типа, каких находят мертвыми на первых страницах эпоса о Филипе Марлоу. У вокзала Юнион в центре города бульвар обрывается как раз там, где некогда на месте индейской деревушки был основан Эль-Пуэбло-де-Нуэстра-Сеньора-ла-Рейна-де-Лос-Анхелес. Вокзальная площадь выглядит в точности как все вокзальные площади ранним утром: серые кирпичные стены, полчища людей, цементные физиономии и наемные дома, где великое одиночество разбито на множество мелких клетушек.
Здесь они расстались. Здесь Алфик Хеллот повернулся и помахал на прощание рукой Кваксену, совсем маленькому и одинокому в гражданской одежде и цветастой рубашке, и Паттону, и Глёру из Кристиансунда.
Алфик сел за руль прокатной машины, включил мотор, оглянулся через левое плечо, набрал скорость, занял место в шеренге автомобилей и покатил на юг, через границу.
Далеко на юге над горизонтом громоздились ржаво-красные наковальни туч. Шальной ветер вихрил песок на шоссе, раскачивал телевизионные антенны. С запада наползала тонкая облачная пелена; навстречу ей, много ниже, плыло легкое белое облачко.