У-3
Шрифт:
Дверь была совершенно белая от облепившего ее снега. Ветер побелил снегом и стены по бокам, явственно обозначив следы опалубки.
За дверью находился тамбур. Метель последовала за мной, расписывая бетонный пол белыми полосами. Я отворил следующую дверь, бронированную, и надежно загородился ею от снега и воющего ветра. Шагая дальше, снял шапку и шарф, потопал ногами, стряхивая снег с сапог.
Спустился по короткой лестнице, открыл еще одну дверь. За ней начинался ярко освещенный люминесцентными лампами длинный белый коридор, который уходил зигзагами в толщу горы. Крутые выступы призваны были облегчить оборону объекта; в обеих стенах —
Это было до эры телевизионного контроля, так что проверку осуществлял вооруженный страж у перегораживающей коридор железной решетки. Я показал пропуск, глядя в глаза караульному. Он посмотрел на документ с фотокарточкой и подписью. Потом поднял взгляд на меня, удостоверяясь, что топография лица совпадает с чертежом на пропуске. Все точно, перед ним был планшетист Персон. Караульный прокашлялся и нажал кнопку, открывающую ворота:
— Что сделал пешеход, когда подошел к переходу?
— Передохнул — и ходу, — ответил я и шагнул в просвет.
Я обливался потом в зимнем облачении. Коридор оканчивался зажатым между двумя дверьми отсеком с красными и синими кабелями вдоль стен. Сержант в рубашке с короткими рукавами проверил мой пропуск перед второй дверью, после чего взрывоупорная стальная пятитонная махина подалась в сторону, открывая проход в святая святых, к главному престолу электронного собора под куполом на поверхности земли, под пятью этажами атомостойкого гранита над моей головой.
После залитых резким светом коридоров оперативный зал выглядел сумрачным, таинственным, колдовским, как будто вместе со свежим воздухом сверху в ледяные недра горы просочился сквозь фильтры холодный свет полярной ночи.
Я снял верхнюю одежду; глаза медленно привыкали к полумраку. Меня окружали ряды светящихся экранов — зеленых, красных, синих, с прямолинейной разверткой, спиральной разверткой, панорамной разверткой. Приборные панели, сигнальные реле и консоли тускло лучились в полутьме всеми цветами северного сияния. Электроника жужжала и шумела, словно звучащие раковины, но место низкого голоса моря здесь заняли высокие шорохи эфира. Воздух был наполнен характерным сухим и горьковатым запахом электронной аппаратуры. Рядом с экранами индикаторов светились шкалы, с которых я мог считывать цифровые данные. На круглых экранах тонкий лучик прощупывал стороны света с той же скоростью, что и антенна РЛС на макушке несокрушимой скалы. Однако экраны были пусты. Шторм сдул все самолеты с небосвода и все сигналы с индикаторов. Дежурство обещало быть спокойным.
Тихо гудел вентилятор, нагнетая свежий воздух, и звук этот смешивался с пещерным «кап-кап-кап» компьютеров, словно откуда-то из поднебесья сочились к нам электронные капли. Дежурный оператор уже встал — этакий палеолитический художник перед мерцающей выставкой электронно-пещерной живописи.
— Тихо и спокойно, — заключил я.
— Нада, — процитировал он таблицу условных обозначений. — Нада Зеро. Оставляю вас наедине с красоткой Нада Зеро. Приятного времяпрепровождения!
Я помахал ему, уходящему через шлюзы в зиму, и надел наушники. Пробежал взглядом таблицы радарных профилей и действующих опознавательных сигналов. В пещере Альтамира на севере Испании наши палеолитические предки расписали каменный небосвод дивным созвездием звериных фигур. Исполненные в естественном цвете реалистичные изображения перенесли древних быков и вепрей,
Несколько тысяч лет спустя, в электронном неолите, я сидел в куда более глубокой пещере, охотясь на другой звериный круг в небесах. О Черной Даме говорить не буду. Нам все еще недоставало важнейших черт ее радарного профиля. Белый Кит капитана Ахава здесь тоже не актуален. Но заметь мы, что к нашим следам принюхивается русский медведь, нам было предписано тотчас кричать «ХАРЭ» по прямому проводу в САКЁВР, другими словами — в европейский штаб НАТО в Роканкуре под Парижем. Хотел Альфа Рома Экко — согласно фонетическому алфавиту.
Но пока что не было никаких причин кричать «волки!» (или «заяц!», если читать это сочетание букв как норвежское слово). Залитый неярким светом двенадцатидюймовый округлый стеклянный экран передо мной по-прежнему был пуст. Электроника жужжала. Вращающийся лучик индикатора кругового обзора свидетельствовал, что антенны РЛС наверху не дремлют, подчиненные воле электромотора. Одна из них позволяла определить курс и расстояние от станции. Радиовысотомер посылал свои импульсы на тридцать тысяч метров вверх, в стратосферу в зоне северного сияния, а концентрические радиоволны поискового локатора прощупывали весь горизонт.
Трехмерный результат можно было видеть на моих экранах. Скудный результат. Если не считать уходящих на запад, к Тромсу, рваных очертаний норвежского побережья, экраны были пусты. Вечерний рейс на Осло отменен, самолет спокойно ждал своей поры в Будё. На частотах гражданской авиации царила непривычная тишина. Мужественные и остроумные командиры экипажей не исполняли на шекспировском английском языке черный блюз для своих пассажиров и для диспетчеров в Бардуфоссе. Добавлю: на радость моим длинным антенным ушам.
Молчали и военные частоты. Обычно союзные корабли и самолеты не заходили дальше 24-го градуса восточной долготы. Чтобы напомнить о себе, норвежские военные самолеты раза два в году подлетали к границе, оставляя медленно тающий в небесах инверсионный след, и садились для заправки в Хёйбюктмуэне. Но сегодня погода не располагала к таким патриотическим демонстрациям.
Я оторвал взгляд от мерцающего стекла. Индикатор окружали панели и пульты с контактами, тумблерами, измерительными приборами. Электронные блоки со всеми своими приборами и шкалами группировались в шкафах возле индикаторов. Светящиеся ряды угловатых цифр вычеканивали данные о каждом сигнале, пробивающемся сквозь искусственные помехи в радиус действия РЛС. Все импульсы впитывались аппаратурой и в обработанном виде откладывались под металлическими черепами электронных мозгов. Оттуда им предстоял долгий путь до аналитических центров в Осло и в огромное компьютерное хозяйство Агентства национальной безопасности в Форт-Миде, штат Мэриленд, США.
За моей спиной послышался шум. Я выпрямился на стуле и посмотрел на дверь. В зал оперативного центра вошел мой коллега по радарному наведению, шифровальщик Лёэ Брурсон, Адольф Лёэ Брурсон, высоко ценимый, скажу без преувеличения, в широких кругах за умение расшифровывать мудреные коды. Ответив кивком на мой кивок, он сел у телефона и связался по прямому проводу с САКЕВРом. Об Адольфе Лёэ Брурсоне, который сейчас, разговаривая с Роканкуром, протянул вперед руки как бы для того, чтобы согреть ладони у одного из светящихся экранов, многое можно было порассказать. Если знать ключ к его коду. Как знал его я.