У Черных рыцарей
Шрифт:
Пересекая двор, к собравшимся на лекцию приближался Протопопов, пропуская вперёд долговязого человека, одетого в болтающийся, словно на вешалке, штатский костюм.
— Рекомендую, пан Черногуз. Герр Бломберг, выступление которого было объявлено сегодня, не смог прийти, — громко сказал Протопопов и, опустив голову, уселся на один из двух стульев, стоявших возле маленького столика.
Пан Черногуз не принадлежал к числу докладчиков, способных с первых же слов захватить аудиторию, умеющих меткой, к месту сказанной остротой пробудить у уставших слушателей угасший интерес. Он говорил
Уже после первых слов оратора стало ясно, куда он гнёт: Черногуз приехал вербовать добровольцев в отряды украинских националистов, собирающих силы для «небом благословенной борьбы» с большевизмом.
Докладчик подробно и туманно говорил об успехах, якобы одержанных отрядами, вступившими в борьбу, и всячески расхваливал население Западной Украины, готовое поделиться последним куском хлеба, снять последнюю рубаху ради своих «освободителей».
Сомов внимательно наблюдал за аудиторией. Позы присутствующих, откровенные зевки, приглушённое перешёптывание — все свидетельствовало, что слушают доклад краем уха, а то и вовсе не слушают.
Оживились слушатели только тогда, когда Черногуз заговорил о материальной стороне дела. По его словам выходило, что каждый офицер, в зависимости от звания, будет получать жалование такое же, как в немецкой армии. Половина — в долларах — кладёте на личный счёт в банке, а половина выдаётся советскими или немецкими деньгами прямо на руки. Тем, кто немедленно согласится вступить в отряд, выдаётся поощрительная премия в размере ста долларов.
Этот раздел доклада присутствующие слушали с напряжённым вниманием. Дело в том, что в казармах азартные игры приобрели размеры стихийного бедствия. Играли в карты, в домино, даже в городки и непременно на деньги. Поэтому от когда-то награбленного, а затем проданного, кое-что осталось лишь у немногих «счастливчиков», которым везло в игре. Остальные жили подачками, продажей обмундирования и иным мелким «бизнесом».
А тут обещают сразу же премию за согласие! И целых сто долларов! Было над чем призадуматься.
К концу доклада Черногуэ приберёг самый убедительный аргумент — напомнил о полной бесперспективности для перемещённых устроиться на приличную работу. Ссылаясь на собственный опыт, он рассказал, как во время коллективизации эмигрировал в Польшу, затем во Францию, как в погоне за счастьем объехал чуть ли не весь мир, и всюду его ждали лишь одни невзгоды.
— Что будет с вами здесь, за границей?! — патетически воскликнул Черногуз. — Даже если есть среди вас специалисты, например слесари, токари, возможно, даже инженеры, в лучшем случае они не помрут с голоду, перебиваясь с хлеба на воду. А у кого нет профессии? В Африку? На шахты? Бывал я там, знаю…
И Черногуэ, не жалея красок, описывал жизнь эмигрантов, завербовавшихся на шахты или плантации.
— К вам же счастье само плывёт в руки, — убеждал он. Договор можно заключить на год, на два, на три. Вернётесь, а на счёту у каждого солидная сумма. Год, два можно жить спокойно, закончить институт, изучить язык, а то и открыть небольшую мастерскую или ресторанчик.
— Ну, как, господа офицеры, устроим перекур, а потом приступим к обсуждению? — спросил Протопопов, очевидно привыкший проводить собрания возглавляемой им группы.
— Мы же на воздухе, курить можно и здесь! — сказал кто-то из присутствующих.
По рядам прокатился одобрительный гул.
— Тогда продолжим. Вопросы к пану Черногузу будут?
— Как с обмундированием? — спросил кто-то.
— Формы там не носят. Это ведь не регулярная армия, а подпольные отряды. Одежду придётся добывать самим, одеваться так же, как местное население, чтобы не выделяться, — ответил докладчик.
— Разрешите вопрос? — Сомов высоко поднял руку.
— Спрашивает только что прибывший к нам Сомов, — многозначительно пояснил Протопопов.
Все оглянулись на Сомова.
— Скажите, пан Черногуз, если кто-либо из завербованных погибнет, кому достанутся деньги, лежащие на счёту убитого? Ведь на тот свет их не переведёшь?
Смешок пробежал среди присутствующих.
— Здесь обсуждается серьёзный вопрос. Нам некогда паясничать, — вскипел Протопопов.
— А мы не на панихиде по убиенным — мы только клидидаты в убиенные, — весело бросил Сомов и сел.
— Выходит, регулярного снабжения отряды не имеют, раз вы так надеетесь на помощь местного населения? — спросил Кабанец.
Черногуз вытер вспотевшее лицо, снова поднялся.
— Вы спрашиваете о снабжении. Но ведь на западных землях Украины скота, птицы, молока и творога хватит на целую армию. Это вас не должно волновать… Теперь о деньгах, которые останутся на счёту, если кого-либо, не дай бог, убьют. Нам известно, что вы, бывшие воины армии Власова, все в одинаковом положении. Если и были у вас когда-то в Советском Союзе семьи, то они репрессированы, а может быть, и совсем уничтожены. Таким образом, потомков и наследников ни у кого из вас нет. Поэтому центральное руководство решило: деньги, оставшиеся на счёту погибшего, пойдут на продолжение святого дела, за которое сложил голову герой. Но не станем об этом толковать. Как говорят у нас на Украине: «Живой о живом думает».
— Нет, погодите, — Середа поднялся во весь свой богатырский рост. — Как же получается, ваше центральное руководство заинтересовано, чтобы из завербованных погибло как можно больше? Так?
— Почему? — удивился Черногуз.
— А как же! Деньги получает руководство или как вы там называетесь, на них можно вербовать новых людей . Карусель какая-то!
— Садись! Помолчи! Не твоего ума дело! — зло крикнул Протопопов, стукнув кулаком по столу.
— Почему не моего ума дело? У меня своя голова на плечах! Не маленький, чтобы мной командовали.
Присутствующие, все, за исключением Сомова, были крайне поражены таким, с их точки зрения, дерзким поведением всегда молчаливого великана. Дело в том, что Середа, хотя и носил офицерские погоны, фактически выполнял при Протопопове роль ординарца-телохранителя. Так повелось на фронте, так по инерции шло и теперь. Он кормился на деньги шефа, курил его сигареты, беспрекословно выполняя за это любые поручения и приказы. Он никогда не выражал недовольства, а тем более протеста. И вдруг — Середа взбунтовался! И где? На многолюдном сборище!