У Черных рыцарей
Шрифт:
— Вы в лагере давно, очевидно, знаете многих… начал было Сомов, но Середа перебил его.
— Я здесь месяца полтора, все из разных частей, даже по фамилии всех не знаешь, а чтобы заговорить о прошлом…
— Верно, не очень-то оно светлое?
— Чернее чёрного… И у меня, и у Протопопова, да, верно, у кого ни спроси.
— Вы сказали, что давно знакомы с Протопоповым…
— А пропади он пропадом! Пусть бог, если он есть, воздаст ему за все злодеяния, а за меня особо!
Середа замолчал и так стиснул зубы, что откусил кончик сигареты, которую держал во рту.
— Ого! Верно, этот Протопопов штучка.
— Всю жизнь мне испохабил, всю душу искалечил…
— А у кого из нас она не искалечена?
— Обидно,
— Послушаешь о чужой беде, и своя меньшей кажется, да и ночь быстрее пройдёт.
Середа прислонился к спинке кровати, долго сосал сигарету и после паузы начал:
— Протопопов появился в наших краях года за полтора до войны. Да и прозывался он тогда не Протопоповым, а отцом Кириллом.
— Поп, что ли?
— Вроде бы поп, только сектантский… Я тогда на лесозаводе работал, зарабатывал прилично, даже жениться решил. Молодуха одна, вернее, вдова бездетная, в душу запала… Всё шло, как у людей… А потом сомнения всякие одолели… Вы ещё молодой, может, у вас так не было, а у нас невесть что творилось… Сегодня назначают нам в лесхоз нового директора, а завтра словно корова языком слизала — сел! Прибудет новый инженер или техник там, покрутится и нет. «Где новенький?» — спрашиваем друг дружку. «Забрали», — отвечает тот, кто видел… В Брянске, куда мы лес возили, не знали даже, к кому обратиться: сегодня начальник, а завтра — враг народа…
— Я то время немного помню, — сказал Сомов.
— То-то!.. Ну, и пошли среди нас, лесорубов, различные толки: что-де, мол, делается? У меня не то чтобы товарищ, а, попросту говоря, напарник был. Мишка… Отозвал он меня как-то в сторону и говорит: «Знаешь, братец, напал я на одного человека, который все как есть объяснить может и совет дать. Хочешь, познакомлю? Он в доме лесника остановился, и много людей к нему ходит! Пойдёшь?» Я согласился, будь проклят тот день! В воскресенье двинулись мы с Мишкой к леснику. Это километров восемь от нашего посёлка. Вышли затемно и пришли только солнце поднялось. А в домике лесника народу полным-полно — яблоку негде упасть.
— И Протопопов среди них?
— А как же? Вначале он вроде службу божью правил, потом проповедь стал читать… Глаза к небу, руки воздел, на глазах слезы. Ну, прямо святой, да и только!.. А говорил: «Спасайтесь, кто царствия небесного взыскует, ибо конец света приближается».
Тут женщины заголосили, некоторые, словно припадочные, попадали, бьются о пол. Я хотел поднять одну, она рядом была, да Мишка хвать меня за руку. «Не тронь, — говорит, — это на неё божья благодать нисходит…» Я тоже почему-то слезы стал утирать, сами катились… Рассказать обо всём, что там было, невозможно — самому надо видеть. Кончилось это… народ разошёлся. А Мишка меня задерживает. «Тебе, мол, надо с отцом Кириллом поговорить.. „ И поговорили, чтоб мне тогда уши заложило!.. Короче говоря, стал я каждую неделю в домик лесника ходить. То псалмы пел, то слезами умывался, то головой об пол бился… У отца Кирилла в Брянске приятель жил, тоже сектант. Бывало, везу лес в город, Кирилл и попросит к приятелю завернуть, свёрток передать, а тот тоже пересылает какие-то письма да книжечки. О женитьбе я и думать позабыл. Где уж там жениться, когда конец света приближается. Весть о войне я так и принял, как начало конца. И не я один. Бросились мы к отцу Кириллу, а он нас ещё больше в этой мысли укрепил. «Это, — говорит, — кара божья надвигается, примите её с покорностью и радостью в сердцах ваших. Не противьтесь и не воюйте…“ Меня при себе оставил, — он в то время в землянку для безопасности перешёл. Многие сектанты тогда в лесу выкопали землянки и попрятались. Да, видать, выдал кто-то. Облава была, захватили нас человек пятнадцать и в суд! Дезертиры ведь! Сидел я в тюрьме, пока немцы близко не подошли, потом, воспользовавшись паникой, бежал, в лесу укрылся, а когда немцы пришли, в город подался.
И знаете, кого я там первым увидел? Отца Кирилла! На машине. Я как брошусь к ней, как закричу. Он услыхал, остановился. Гляжу, рядом с ним немецкий офицер… Присмотрелся и чуть не вскрикнул… Тот самый приятель Кирилла из Брянска, которому я свёртки возил. Расспросил меня Кирилл, записочку написал: «Вот по этому адресу явиться завтра рано утром». И денег немного дал… Пошёл я, чтобы ногам моим тогда отсохнуть! — и… стал шофёром районного начальника полиции. Пропал как швед под Полтавой…
Середа замолчал и почему-то закрыл глаза. Сомов не нарушал молчания. Он понимал, начав исповедоваться, Середа уже выложит все. Ему необходимо выговориться.
И действительно, ещё раз закурив, Середа продолжал:
— Вот и стал я шофёром начальника полиции Юхима Протопопова. Так ведь именовался отец Кирилл… святой да божий! Видели бы вы, что он вытворял!
— И вы всё время были при нём?
Середа утвердительно кивнул головой.
— Не было мне возврата! Напоит, бывало, этот гад и говорит: «Нам теперь одно спасение — конца войны ждать. Тогда от немцев награду получим, а сейчас надо её заслуживать».
— И заслуживали?
— Не спрашивайте — больше ничего не скажу! Даже трясёт меня, когда вспоминаю, что он творил. На совести у Протопопова не десяток, — где там! — верно, не одна сотня людей. Был словно зверь лютый… А потом в армию Власова переметнулся и меня забрал.
— Почему же вы не отказались?
— Преступления связали нас, — сердито бросил великан и замолчал. То ли потому, что уже выговорился, то ли потому, что снова вошёл Домантович.
— Проигрались, верно, за поддержкой пришли? спросил Сомов, заметив, как Домантович роется в своём чемодане.
— Что-то не везёт, — неохотно буркнул Домантович и уже от двери крикнул: — А ты, Середа, чего скис? Пошли сыграем? Да и записаться ещё не поздно.
— Кому жизнь надоела, пусть записывается, а я ещё пожить хочу. Может, грязь с себя хоть немножко смою…
Гульба продолжалась всю ночь и закончилась лишь на рассвете. Сомов улёгся спать. Середа тоже лёг, но, взволнованный воспоминаниями, уснуть не мог. Прошлое стояло у него перед глазами, и сам себе он был неумолимым судьёй.
Уже две недели Григорий живёт в казарме. Две недели фактически ничего не делает. Правда, полный список группы Протопопова у него есть. Он успел не только отлично выучить его наизусть, но и зашифровать. А вот передать шифровку некому. Как ни присматривался Григорий к каждому обитателю казармы, а напасть на след нужного человека не мог. Да и существует ли такой? Если бы был, две недели достаточно большой срок, чтобы выполнить свою миссию. Но пока все спокойно. Думбрайт звонит каждый вечер, он бы предупредил об опасности. Разговор же вертится вокруг проблематичного советского агента. Вообще Думбрайт не доволен ходом дела. Что-то не ладится и у него лично. Фальшивые документы на каждого «туриста» готовы, а вот вывезти их он не решается. Во время последней беседы он даже намекнул, что в планах вывоза группы возможны некоторые изменения. Приказал быть готовым в любую минуту.
Это беспокоит Григория больше всего. Что, если придётся выехать внезапно? Так и не уведомив своих об отряде душегубов, которых собираются переправить в школу для дальнейшего «совершенствования». Если бы ему представилась возможность хоть на денёк вырваться из Мюнхена в Берлин, может, он сумел бы связаться с кем-либо из своих…
Ох, как все трудно в создавшихся условиях! Правда, Григорий вынашивает один план. Но его выполнение требует времени, сделан лишь первый шаг: Григорий предложил Хеиендопфу привести в порядок кучу антикварных вещей, что хранятся у того в кабинете.