У черта на куличках
Шрифт:
– Что ты делаешь, Шего?
Змей наконец перестал ошарашенно глазеть на него, но так и не смог выдавить ничего вразумительнее, чем:
– Я только хотел узнать.
– Что?
– Ничего.
– Буду ли я выглядеть как поп, причастивший лоб раскаленной просвиркой?
– Что?
– Ничего.
Колдун поднялся с кровати, откинув
– Я не спал вечность.
– Прости меня, я не подумал.
– Ты никогда не думаешь, – Рае умылся, снимая с лица обрывки короткого сна.
– Зато ты думаешь слишком много, – выпалил змей, усталость колдуна отзывалась в нем и тоской, и яростью. – Даже во сне тревога так сжимает твое лицо, что они никуда не уходят.
– Кто? – недоумение влажной пленкой переливалось на коже Рае, стекая на рубашку прозрачными каплями, темневшими на светлом полотне.
– Морщины.
– Ты издеваешься, что ли? – колдун очертил подбородок ладонью, стирая лишнюю воду.
– Ты стареешь, неужели ты не видишь? Ты же стареешь.
– Может, мне намазать лицо маслом, как женщине?
– Это совсем не смешно! Ты теперь можешь умереть.
– Что за бред? – Рае откинул полотенце, которым вытер лицо, на плечо.
– Я принес тебе бабочку, мы нашли ее с Эркой в Заводи. Она не шевелилась, я не смог ее разбудить.
– Иногда я тебя совершенно не понимаю.
– Я просто хотел показать тебе… – смутился змей.
– Тебе нужно лучше себя контролировать.
– Ты не шевелился под этим проклятым одеялом.
– Боишься, что я умру?
Шего не ответил.
– У меня есть еще время. И тебе не придется отправляться за мной, когда это время закончится. Забудь об этом.
– Не придется? И как ты сможешь их остановить?
– Я жив, ты тоже, к чему эти вопросы?
– Ни к чему. У тебя лицо обожжено, принесу мазь.
– Не стоит, и так затянется.
Но змей уже вышел за дверь.
К утру дождь успокоился, серая пыль наползла в дом вместо света, в ее мутном мареве все внутри казалось уродливым и унылым. Крола встал первым, тем более что никакого отдыха ему так и не перепало. Спать на сундуке – лишь маяться, прожариваясь на томительном вертеле бессонницы и изредка попадая в хлипкие топи забвения.
На рассвете провидец осторожно сполз с лежака и попытался распрямиться: он кряхтел, силясь вернуть остов телу, и тихонько присвистывал, затягивая воздух сквозь зубы, – этот болезненный звук мешался в нем с проклятиями в адрес чертовой развалюхи, что в равной степени относилось и к сундуку, и к дому, и к самому Кроле. В конце концов провидец проиграл в борьбе с собственным телом за прямую спину и присел отдышаться на краешек стула.
Шего все еще спал. Его располосованная сажей пятка светлела в печи, как бельмо на глазу. Ночью провидец даже испугался, решив, что змей удрал куда-то, как заяц. В комнате его не было, в доме тоже. Крола выкрикивал его имя, пока Шего не промычал в ответ что-то непонятное – звук шел из печи, где забравшийся к углям змей спал тише, чем язык в горле мертвого колокола.
Отдышавшись, Крола попробовал вытянуться еще раз, прижал к боку ладонь, вправляя изгиб, и наконец распрямился, поднялся со стула и вышел из комнаты. Плаксивый скрип половиц преследовал его по всему дому. Он открыл дверь – отсыревшее дерево будто приклеило к пальцам мокрый плешивый бархат. Провидец брезгливо вытер руку о рубаху, усмехнувшись про себя: с волками жить – по-волчьи выть. На улице он в два шага угодил в грязь, нога лихо проехалась по жиже, и Крола едва не упал, выписав в воздухе чудо-кульбит, – он схватился за колышек на гнилом заборе и повис на нем всей своей тяжестью, обрушив в результате и клочок изгороди, и себя самого на землю. Спина треснула пополам, а несколько густых грязных капель брызнули в лицо. Крола опустил лоб на забор и так и застыл, как на плоту посреди океана. Чужие шаги заставили вцепиться в колья, но, как он ни барахтался, не сумел встать. Новое нервное напряжение сковало его.
– Слепцу неловкость простительна, – насмешка приземлилась на спину мягче, чем лист с дерева.
– Фу ты… – выдохнул Крола с облегчением и уткнулся лбом в промежуток между подернутыми мхом досками – к следам на лице у него прибавилось. – Напугал почем зря! Как ты умудряешься прыгать, когда в доме нет ямщика? Никогда этого не понимал.
Рае протянул руку и помог провидцу подняться с земли.
– Благодарю покорно, – съязвил Крола, отирая грязь с живота. – Отвесить бы тебе поклон, да ночь на сундуке меня доконала.
Он взглянул на колдуна, и кривая улыбка сползла с лица.
– Что случилось? Ты похож на моль, что вот-вот подохнет.
Полосы морщин на лбу Рае и пятна теней вокруг его глаз были такими темными, словно их краской нарисовали, на разодранном кончике уха раздавленной ягодой запеклась кровь, а левая рука, казалось, вообще не действовала.
– Все, как ты видел, – ответил колдун.
Шего раскрыл глаза, не понимая со сна, где это он, но, потянувшись из тьмы остывшего горнила к дневному свету, – вспомнил. Чуть приподнялся на локте, разглядывая как картину видневшийся из печи кусочек комнаты, и позвал Рае. Никто не откликнулся.
Змей выбрался из укрытия, перепачкавшись о холодные угли, спустил ноги на пол, что был словно отлит изо льда, и зябко поежился, грея одну ступню о другую. По всему телу тянулись темные полосы, разводы, пятна – змей осмотрел себя, разряженного в звериную шкуру угольных росчерков, провел ладонью по испачканному предплечью, растер грязь и покрыл кожу огнем. Пламя, точно золотистый пушок волосков на ярком свету, очистило ее, но не дало тепла. Шего подхватил сброшенные на стул вещи – от внезапного облегчения тот угрожающе накренился – змей поддержал его пальцами правой ноги и, легко покачиваясь на весу вместе со стулом, перебрал охапку перекрученных тряпок. Откинул плащ и рубашку. Вернул и свою ногу, и ножку стула на пол. Натянул штаны.