У Червленого яра
Шрифт:
Миронег застыл, обводя двор опечаленным взором. Ведь готовился же к худшему, а это еще и ничего, а все ж проняло.
— Гляди, Якимка, какая у нашего батюшки ладная изба. Крепкая, прочная, ни один зверь не заберется, — бодро проговорила Марфа.
— А дверь, — робко возразил Яким.
— А дверь батюшка новую срубит, топор-то при нем.
Марфа подошла к Миронегу, приобняла одной рукой, поцеловала в щеку… и отлегло, рукой сняло.
— Ну, что, — встряхнулся Мироне, — вы тут располагайтесь. Я за козами, да за пожитками. Сейчас костер разведем, кашу состряпаем.
— Избу выметем, настелем, — подхватила Марфа, тоже начиная
Ночь щекотала вершины векового леса, где-то ухала полуночная птица. Дети мирно спали на кожухе Миронега на широкой лежанке в избе. В загоне дремало козлиное семейство. На полку навеса Марфа расставила котел да горшки с крупой. На первое время хватит.
Муж с женой сидели плечом к плечу у костра, глядя на мерно колышущееся пламя.
— Подпол не нашли, — довольно усмехнулся Миронег. — Жито пропало, конечно, а вот мед целехонек. В Большой верви обменяю на вещицы какие. Придумывай, чего нам там надобно.
— Придумаю, — склонила к нему голову жена.
— Может, и сами к верви Большой вернемся? — погладил ее по спине Миронег.
— Наконец-то дома, — пробормотала Марфа, прикрывая очи.
— Устала, птаха моя, спасть пойдем, — поднял ее на руки Миронег. — Завтра новый день.
— Рыбу чистить не стану, и не проси, — сквозь дрему улыбнулась жена.
— Экая белоручка, — в тон отозвался муж.
Да, дома хорошо, даже на разоренном дворе. А что вервь встала против, так то не привыкать, не первый раз против Миронега с Марфой выступали ближние. Пустое.
«По осени моих все ж в Большую следует отправить, спокойней, а то уйду дикую борть искать али зверье бить, без пригляда останутся, опасно».
Но то потом будет, после, а сейчас сквозь сырость не протопленной избы Миронег вдыхал родные запахи и манящий аромат волос своей услады.
Глава XL. Борть
Марфа осторожно, чтобы не уколоться, просовывала тонкую руку сквозь ветви терновника и срывала темно-синюю, напоенную солнцем ягоду. Терн ссыпался в большой туес. Ягод нужно нарвать много, чтобы хватило на долгую зиму. Часть Миронег вымочит, чтобы получить шипучий, сброженный с медом напиток, остальное Марфа расстелет на рогоже над печью, усушит. Эти терпкие невзрачные ягодки спасут десна и зубы, быстрее разгонят кровь по венам, да просто напомнят в стужу о золотом октябре.
Рядом на тонких неуверенных ножках, путаясь в траве, бегала Еленка. Где-то рядом в кустах сопел от старания Яким, почти не отставая от матери в сноровке. Его малый туесок уже был доверху, и теперь Яким рвал горсть и бежал ссыпать в большой туес Марфы, всякий раз получая щедрую похвалу.
Терновник плотной стеной шел вдоль южного склона узкого оврага, плавно уходившего вниз и терявшегося в густом лесу. Туда ушел еще затемно Миронег, обещав вернуться к вечеру. Ему никак не удавалось найти дикую борть. Летом было не до бортей, надобно было обустроиться, подлатать крышу, сколотить новую дверь, раздобыть камни для очага, восстановить козлятник. И только на излете жарких дней выпала возможность отправиться на поиски. Из своих коротких странствий муж приносил жирных уток, лукошки с грибами, вот только пчелиный рой все не попадался. Конечно, если бы можно было уйти на несколько дней, опытный бортник обязательно натолкнулся бы на пчелиное семейство. Миронег даже знал
«Найдешь еще», — ободряюще улыбалась Марфа. «Найду, не в этом году, так в следующем уж точно», — кивал Миронег и делал новую попытку обшарить округу. «А, может, свое потихоньку умыкнуть?» — жалея измотанного мужа однажды предложила Марфа. «Нет у них уж ничего. В первую зиму борти перезимовали, а в эту все пчелки померли. Тут умеючи надобно», — с горечью отозвался Миронег.
Ясно, что поведал ему то Радята. Дружок иногда приходил тайком, уже в темноте. Винясь, принес два мешка жита и холсты на одежу для малых. Миронег не сердился, беседовал, словно ничего и не случилось. Коли человек духом слаб, так дуйся на него, не дуйся, сильней от того не станет. Или принимай таким как есть или сразу отталкивай. Миронег никогда никого от себя не оттолкнул, собой бы не был, коли б так поступил. За то Марфа им и восхищалась, ведь и ее, тощую и изможденную, он подобрал вначале не за карие омуты очей.
— Ну, вот. Почти собрали, — распрямила Марфа натруженную спину. — Эй, Еленка, куда собралась?
Малая мчалась по пологому дну оврага за невесть откуда взявшейся в осеннем воздухе бабочкой.
— Назад, неслуха! — побежала за ней Марфа. — Да стой же!
Еленка, решив, что мать играет, радостно всплеснула ручками и припустила быстрее.
— Вот уж вылитая матушка, — разорвал тишину осипший мужской голос.
И от этого голоса у Марфы сдавило дыхание, а руки, взлетев вверх, тут же обвисли, словно крылья сбитой в полете птицы.
На дне оврага стоял Глеб или то, что осталось от брата. Голова была напрочь седая, словно на нее уронили куль с мукой, лицо серое, с впалыми щеками и рваным шрамом от носа к мочке уха. Глаза горели недобрым блеском дикого зверя, вырвавшегося из капкана.
Елена, истошно зарыдав от страха, пустилась бежать обратно к матери. Марфа подхватила ее, прижав к себе, отступила на два шага.
— Опять воскресла, — медленно проговорил Глеб, укладывая ладонь на рукоять меча.
Марфа молчала, губы не слушались.
— А я чуял, что ты не померла, — ухмыльнулся Глеб, показывая желтые клыки, — не везет мне, стало быть, сестрица жива. Так и норовила мне поперек дороги встать. Теперь вот я поперек твоей дороги стою, поменялись местами, — он хрипло рассмеялся.
И снова этот безумный горящий взгляд, не сулящий ничего доброго. Бежать? Куда, с двумя малыми детьми? Кто-то дернул Марфу за поневу, это Яким протягивал ей топор, оставленный Миронегом на всякий случай. Марфа отдала Якиму притихшую Елену и сжала топорище. Глеб рассмеялся сухим безжалостным смехом. «Надо говорить. Надо с ним говорить».
— Где гриди твои? — осторожно спросила Марфа, задвигая за себя Якима.
— А кто ж их знает? Бросили меня все, — равнодушно пожал плечами Глеб. — А ты предала, ты хуже их.
Острая иголка страха пронзила сердце. Глеб считал этот отчаянный страх и довольно расхохотался. С трудом Марфе удалось взять себя в руки.
— Ты с половцами был, они где ж?
— А где Константин? — подпрыгнул Глеб. — Глотки братцам-то с удовольствием резал, а теперь я один у него виноват, а он, вроде как, в стороне. Все от меня отбежали, извергли меня…