У грани привычного
Шрифт:
Наледь излилась знатная. В высоту на пару метров и в ширину никак не меньше полукилометра. Было совсем не удивительно, что ее не смогли победить за трое суток. Смущало другое: никто не занимался ее расчисткой. С противоположной стороны виднелись несколько длинномеров, груженных железобетонными блоками колец обделки тоннеля, пара бензовозов и еще какой-то грузовик. Но техники и людей, которые, по уверениям начальника участка во вчерашнем телефонном разговоре, должны были не покладая рук расчищать дорогу, не было.
Оценив ситуацию, зам, обвязавшись для верности веревкой, отправился на другую сторону,
Дожидаясь остальных, Руденко принялся осматриваться. И то, что он увидел, ему совсем не понравилось. Машины казались брошенными. Людей не было видно ни на улице, ни в кабинах. Длинномеры и бензовозы были завалены снегом и, по всей видимости, подошли еще до снегопада, а вот грузовик, судя по проделанной снежной колее, – уже после. Но ни одного человеческого следа не было. Если в случае с припорошенными снегом машинами все было понятно (водители могли уйти до снегопада), то с приехавшим позже грузовиком казалось необъяснимым. Словно машины доехали на радиоуправлении да так и встали, не в силах преодолеть препятствие.
– Тут бульдозер во льду! – услышал зам чей-то крик.
Один из проходчиков пошел немного другим путем и прямо-таки наткнулся на вмерзший почти по самую крышу и заваленный снегом трактор. Кабина его тоже была пуста.
– Да что же тут, черт возьми, происходит? – бешено озираясь, завопил Витёк. – Где все?
4
Что-то было не так. Мастер штольни Иван почувствовал неладное, несмотря на безудержную болтовню шедшего за ним следом шебутного проходчика Николая Пролётного, и стал озираться. Штольня, по которой они шли в забой после обеда, была хорошо знакома, пронзительные сигналы двигавшегося где-то далеко позади дизелевоза и сливавшийся с собственным многократным эхом шум бурового станка тоже были в порядке вещей, а поток воды, собранный из скважин водопонижения, как обычно, гулко журчал в лотке между рельсами. Но неприятный холодок, словно от зябкого сквозняка, все сильнее расходился по спине Ивана.
– …А я ему и говорю: «Кто ж так червя-то насаживает? У тебя ж его сразу обожрут, и ни одной поклевки даже не будет». А он уперся и знай всё по-своему. Непонятно, на что вообще надеется, но целеустремленно, как тот паровоз, удочку закидывает. Ну и что ты, Иваныч, думаешь?
– Обожрали, – флегматично заявил слегка запыхавшийся от ходьбы пожилой проходчик Михаил Иванович.
Пролётный хрипло захохотал:
– Ничуть! Через минуту мастерски извлек из, так сказать, естественного ареала обитания во-о-от такую щуку!
– Щука на червя не идет, – со знанием дела возразил Славик Возняк.
– Так и я так думал! Ан нет, вытащил. На моих глазах.
– Это и смущает… – под нестройный смех подначил Пролёта невозмутимый Михаил Иванович.
– Да я точно говорю! – обиженный сомнениями в своей кристальной честности, принялся уверять Николай. – Клянусь! С такой наживкой и умудрился вытащить рыбину. Котлет потом из нее целую гору наделали.
– Да погоди ты! – досадливо прервал его Иван. – Не тарахти.
Поворчав еще немного, наверное, проформы ради, Пролёт замолчал.
А в штольне между тем становилось как-то глухо. Затерялись вдали шумы дизелевоза и деятельности бурильщиков, даже журчание воды слышалось словно сквозь слой толстого войлока. И без того слабый свет редких лампочек, развешанных по противоположному от людского прохода борту, и вовсе стал тускло-оранжевым. Мастер остановился. Остановились и следовавшие за ним трое проходчиков и сварщик.
– Что такое, Дмитрич? – встрепенулся Пролёт и, заметив, что мастер внимательно осматривается, принялся озираться и сам.
– Вы гляньте, какой туман, – выдохнул сварщик Костя.
Иван сразу же понял, что именно он имел в виду. Любому подземщику известно, что туман под землей либо занимает всю выработку целиком, либо, как и дым, прижимается кверху. А тот туман, который теперь уже бросился в глаза всей компании, стелился ниже колен, словно дело было поздним летним вечером на каком-то болоте.
– Туман как туман, – проворчал Пролёт, впрочем, без всякой уверенности в голосе.
– Да какой там?! – возразил ему Славик. – Словно на облаках стоим. Где такое видано?
– И тишина какая-то недобрая, – добавил Михаил Иванович.
Воцарилось молчание. Все стали прислушиваться и, действительно ощутив безмолвие, несвойственное выработке, в которой не так далеко позади должен был басовито громыхать НКР 3 , начали переглядываться с вопросительными выражениями лиц. Чем дольше длилось молчание, тем явственнее Иван чувствовал, что происходит что-то неладное. Он и сам не понимал, что именно его так обеспокоило. Подумаешь, туман не такой, как всегда: мужики-бурильщики банально прервались на перекур, а дизелевоз и вовсе остановился по какой-то своей надобности. А тебе теперь мерещится невесть что.
3
НКР – буровой станок.
Рассудив так, мастер почувствовал некоторое облегчение, стряхнул с себя оцепенение и, поправив висевший на плече ремень самоспасателя, не оглядываясь, зашагал дальше. Вскоре послышались и шаги остальных.
Следующие метров двести они прошли, храня молчание. Даже Пролёт лишь сосредоточенно сопел и не пытался развлечь попутчиков одной из своих баек, коих запас у него, по бытующему мнению, казался неиссякаемым. Свет ламп меж тем все больше тускнел и постепенно становился зловеще-красным. А потом они наткнулись на преграду.
Точнее, наткнулся по-прежнему шедший первым мастер. Ну, собственно, как наткнулся? Он просто мягко уперся в невидимую стену. Словно ступил в паутину, не позволявшую сделать вперед ни шага. Барьер плавно остановил его. Мастер тряхнул головой, ничего не понимая, и повторил попытку штурма. Он наклонился вперед, будто готовился противостоять напору встречного ураганного ветра, и попробовал сделать шаг. Ничего не получилось. Что-то невидимое мягко, но непоколебимо удерживало его. Когда Иван прилагал больше усилий, он встречал более сильный отпор, ослабление же натиска сводило ответную реакцию преграды на нет. В изумлении он отступил назад и бессильно опустил руки.