У истоков Броукри
Шрифт:
– Я хочу узнать правду.
– А вдруг она тебе не понравится?
– Мне нужны ответы, Конрад. – Я сосредоточенно смотрю в карие глаза парня. – Что ты знаешь об операции. Нет пути назад, рассказывай.
– У тебя есть предположения? – Он играет со мной, и это жутко раздражает.
– Просто ответь. Ты пообещал.
– Если будем и дальше ссориться, то не успеем до десяти.
– Я не ссорюсь с тобой, я просто хочу, чтобы ты сказал мне правду. Меня не волнует вино, и, да, мне наплевать на музыку. Возможно, у меня останутся хорошие воспоминания об этом месте. Не знаю. Но,
– Ты серьезно настроена, принцесса.
– Стюарт умер. Иначе не получится.
– Хм, Адора, ты помнишь мою мать?
Я недоуменно вскидываю брови.
– Элеонор? Совсем смутно.
– Она ушла, когда узнала, что сделал отец. – Конрад усмехается, а я замечаю горечь, невольно проскользнувшую в его глазах. Парень вертит в руках полупустой бокал, глядит, как блестит стекло, и продолжает кривить губы. – Я не знал, почему родители развелись, я просто видел, что они не вместе, и все. Шериф, надежда горожан и алкоголик. Он никогда не упускает возможности утолить голод по прошлому. Пьет каждый день, когда заступает на пост, когда возвращается. Все время.
– Ты никогда не рассказывал об этом, - тихо говорю я. – Почему? Мэлот твой друг.
– Я не помню, чтобы мы с ним садились друг напротив друга и жаловались на то, как трудно нам жить, и какие кретины у нас отцы.
– Но что сделал твой отец?
– Точнее, что ему сказал сделать твой.
Недоуменно вскидываю брови. Неожиданно мне становится жарко, и я расстегиваю две верхние пуговицы на блузке. Пальцы не слушаются. Удается с третьей попытки.
– Что ты имеешь в виду?
– Не так-то просто незаметно вырезать сердце и вставить новое. – Конрад щурится. Я гляжу на него во все глаза. – Твоего отца прикрыли. Например, мой отец. Шеф полиции.
– Откуда ты знаешь?
– Когда знаменитый Демитрий Бофорт в очередной раз напился и облевал полдома, я поговорил с ним. Папа разоткровенничался. Начала говорить о матери, а закончил о твоей операции. Я сначала ему не поверил, а потом заметил, как ты прикрываешь руками шрам. Как ты молчишь, вся в себе, далекая, отстраненная.
– Черт, Конрад, это ни о чем не говорит.
– Да, но потом тебе прислали сердце. И все встало на свои места.
– Вот это уже больше похоже на правду. – Подпираю руками лицо. Заправляю назад волосы. Все думаю и думаю о том, что услышала, но ничего не понимаю. – Выходит, мои родители действовали не в одиночку. Замешаны и другие люди. Например, твой отец.
– Например.
– Значит, прислать мне сердце мог тот, кому этот секрет испортил жизнь.
– И судя по всему, ненормальный псих.
– Что еще тебе рассказал отец?
– Ничего. – Бофорт отпивает вино и поджимает губы. – Он остановился на том, что у него не хватает сил бороться с собой, и прочая чепуха. Я не слушал.
– Но что именно он сделал? Что ему сказал сделать мой отец?
– А как ты думаешь, Адора? – Конрад смотрит мне прямо в глаза. – Найти донора, а потом незаметно избавиться от него.
– Они похитили человека? – я с ужасом замираю.
– Не только похитили. Сама подумай, принцесса. Люди не исчезают просто так, если, конечно, их не
– Они убили его.
Парень улыбается и поднимает бокал:
– За несправедливость! – Он допивает оставшееся вино и со стуком ставит стакан на маленький столик. У меня от этого звука разбивается что-то внутри. – Как хорошо, что мы дети своих родителей, ведь теперь мы знаем, что нам тоже все сойдет с рук.
Я почему-то резко подрываюсь из-за стола. Расширяю глаза и едва не валюсь с ног от того, что ощущаю дикую дрожь по всему телу. Мне становится так паршиво, что я хочу закричать во все горло, но я молчу и только думаю, думаю, думаю.
Они похитили человека, а затем от него избавились. Как от мусора. Как от лишних и ненужных вопросов. Они заперли жертву в комнате, в той детской спальне. И не жертву, а девочку. Ту самую, что мимолетом видела Мария. А потом, когда операция закончилась, у них не оставалось вариантов, и они избавились от тела. Впопыхах. Торопясь и рискуя.
Они избавились от девочки. От той самой, что позволила мне жить дальше. Выкрали и уничтожили. И что-то мне подсказывает, что я знаю ее имя.
– Катарина, - говорю я, глядя на Конрада. Парень также взволнованно смотрит мне в глаза. Поднимается. – Вот почему на стене было это имя. Моего донора звали Катарина!
Я не знаю, что чувствовать. Дышу громко, прерывисто и неожиданно решаю бежать. Взвинчено и оторопело разворачиваюсь на носках, но внезапно врезаюсь в кого-то. Звучит хлопок, треск. Растерянно я зажмуриваюсь и вдруг ощущаю, как по телу стекает холодная жидкость, как прилипает к коже мокрая блузка.
– О, простите, простите.
Щебечет официант, подбирая с пола разбитую посуду, стаканы, приборы. Он глядит на меня во все глаза, искренне и горячо извиняясь, а я опускаю взгляд ниже и неожиданно понимаю, что на моей белой блузе огромное, растущее алое пятно. Будто бы кровь. Будто бы шрам на груди начал кровоточить. Смотрю на него, не моргая, а лишь ощущая ледяной холод, пробравшийся внутрь меня вместе с вином, вместе с его сладким запахом.
Медленно иду к выходу, а капли тянутся за мной кровавой дорожкой. Позади кто-то зовет меня, но я не оборачиваюсь. Крестом сжимаю на груди руки и не дышу, совсем.
Вот, я уже на свободе. Вот, холод от реки Броукри пробивается сквозь одежду, даже сквозь мысли. Я дрожу и закрываю глаза, пытаясь смириться с тем, что мои родители ради меня убили человека. И стоит ли мне злиться на них, ведь иначе бы я умерла? Но стоит ли принять это, ведь их поступок – преступление?
Моим плечам вдруг становится тепло. Это Бофорт. Его пиджак достает мне почти до бедер, и от него пахнет чем-то свежим. Я смотрю на парня.
– Спасибо.
– Не за что.
Он достает сигарету. Предлагает мне, но я покачиваю головой. Тогда он сам глубоко втягивает в легкие дым и выдыхает его, вместе с паром. На улице холодно.
– Его уволят, если я скажу.
– Не надо, Конрад. Какая разница? Стоит ли наказывать человека за то, что никак на мне не отразится. Пусть работает. Не нам решать.
– А кому? Нет никого в этом городе, кто смог бы перечить мне, тебе или Мэлоту.
– Поразительная безнаказанность.