У истоков пирамид
Шрифт:
– Мы будем готовить отца к встрече с духами, – повторила она, – делай, что надо, Каа-Тот. Сом-отец не оставит своих детей.
Губы Каа-Тота вздрогнули и странно искривились, он перебирал пальцами по ручке топора, его губы кривила жестокая, похотливая усмешка. На мгновение ей показалось, что он броситься на неё, и возьмет прямо на циновке, но тут один из вошедших с ним мужчин заговорил.
– Она права, Каа-Тот. Пусть готовит отца к встрече с духами. Собирай людей у джеда, всех, кто остались. Посмотрим, что еще можно сделать.
Бросив
Ночь духов была вязкой и липкой, словно вобрала пролившуюся днем кровь. Пение над погибшим уари продолжалось до появления красной звезды, потом очищенное в воде тело Нар-Хаа обрядили в бусы из раковин, вплели в вымытые и сложенные волосы кость и страусиное перо. Она помогала женщинам, стараясь не смотреть на страшную рану на шее. Девушка догадывалась, почему кровь на топоре Каа-Тота была свежей. Отец, как и многие уари, должен был закончить так, но сейчас она застывшие глаза, и вспоминала его руки, вплетавшие ей кости и цветы в волосы, протягивавшие лучшие куски во время вечерних трапез. Он заботился о ней, как мог. Сейчас нет ни отца, ни матери, ни мужчины. Наверное, новым уари станет Каа-Тот, ведь у Нар-Хаа не осталось сыновей после смерти Пхати. Повторяя слова похоронной песни, она видела перед собой его алчные глаза. Как-Тот, может быть, захочет взять её в жены, и ей придется прикасаться к мужчине, убившему её отца, и носить его детей. Если, конечно, люди Сокола не сожгут селение раньше.
К утру тело Нар-Хаа покоилось у жертвенного камня, приготовленное к уходу, а она, обессиленная, лежала на циновке, вслушиваясь в голоса селения. Его будут хоронить кровные, и в могилу ляжет все нужное для пути в страну предков, но люди Ме-Нари не соберутся отдать ему последнюю почесть – проигранный бой дорого стоил им. Дочери и жены других на похоронах выли, как раненые шакалы, она и сейчас слышала их голоса из разных частей селения, но родичи уари – другие. Они провожали родных в молчании, прерываемом только песней ухода.
Каа-Тот сказал, что воины Нехе будут здесь. Это значит, будет еще один бой, на который выйдут все оставшиеся в Ме-Нари. А если они опять проиграют, селение, наверное, сожгут, а её… Она слышала от старших сестер, что делают воины с женщинами в захваченных селениях. Иногда, впрочем, их уводили с собой, чтобы сделать женами или служанками. В Ме-Нари когда-то привели трех женщин из каменной земли, они должны были готовить еду лучшим воинам и ублажать, когда те захотят. Но одна из них вскрыла себе горло первой же ночью, другая сначала еще попыталась убить своего мужчину.
Снизу, из хижин у реки, раздался шум голосов, она слышала, как что-то выкрикивали мужчины и плакали женщины. Залаяли собаки, запричитала сестра, а потом голос Ипи велел ей молчать. Сквозь входной проем хижины она видела, как Ипи выходит куда-то с копьем в руке. Не вставая, она свернулась на циновке, ожидая звуков боя.
Вместо этого, в хижину вошел Каа-Тот. Девушка встала, протянув руку, чтобы поприветствовать его, как требовалось. Рука дрожала, но Каа-Тот не обратил на это внимания. Он некоторое время смотрел на неё, после чего сказал:
– Воины Нехе уже у большой протоки. Их уари прислал к нам человека, и передал, чего хочет.
Они стояли – у Реки и дальше, между одиноко разбросанных деревьев, вплоть до зарослей папируса на другой стороне протоки. Кто-то опирался на копье, некоторые присели на землю. Ладьи застыли на береговой кромке, вытащенные на ил.
Гор-Кха знал, что его люди хотели крови – так было всегда после боя. Они видели, как бежали воины Ме-Нари, чувствовали духов рода, придающих силу руке.
– Ты хочешь убить их уари перед всеми воинами? – спросил Себех – Так сделал Мепи с каким-то великим вождем каменной земли.
– В Ме-Нари и сейчас немало людей, – ответил Гор-Кха, – много наших погибнет, если мы нападем на селение.
– Их всех надо убить, – возразил Себех, – сейчас мы можем это сделать, а кто знает, сможем ли потом.
– Убивать не надо. Пусть склонятся перед моей булавой, как склонился Хети перед отцом. Нам нужно больше земли, больше людей.
– Мы убивали их вчера у Реки, – Себех кривился, показывая свое пренебрежение – зачем нам рыбоеды? Они не будут верны нашим алтарям, и когда появится новый враг, станут снова драться против нас.
– Они склонятся перед моей булавой, – повторил Гор-Кха, – Перен ушел в Ме-Нари, чтобы передать им мои слова. Они согласятся.
Себех хотел еще что-то сказать, но вместо этого, нахмурившись, потрогал себя за пояс, в котором были спрятаны уже два кремниевых ножа.
Небесный огонь разгорелся, заполняя светом нижний мир, воины постепенно расслаблялись. Гор-Кха знал, что они хотели напасть на Ме-Нари уже утром, но, остановленные, постепенно теряли пыл. Некоторые отошли к Реке напиться, другие, сидя на земле, разговаривали или менялись.
Скорпион подошел к Гор-Кха и Себеху, его прикрепленная к поясу булава покачивалась.
– Перен еще не вернулся из Ме-Нари, – сказал он, – люди Сома могли убить его. Если так, мы должны убить их, всех.
– Может быть, и убьем. Но лучше сделать иначе.
Гор-Кха отвернулся и махнул рукой, желая показать, что спор закончен. Дуновение ветра заставило качаться перья на головах некоторых шери, но сам уари стоял с непокрытой головой. Он знал, что увидит в лицах старших воинов, если повернется – недоумение. Они, как Себех и Скорпион, не понимают, почему он решил не нападать.
Ожидание затягивалось. Гор-Кха уже думал, не стоит ли приказать готовиться к дневной трапезе, когда вдруг стоявший рядом воин с прикрытой листьями раной на плече взмахнул здоровой рукой
– Вот они, – воскликнул он, – ладья!
И правда, по Реке со стороны селения плыла ладья, высоко задранный нос пенил воду, за гребцами виднелся крошечный навес.
– Они согласились, – сказал Гор-Кха, – я знал, что они согласятся.
– Согласятся на что? – спросил Себех, – поклясться на своей крови перед нами? Преклонить колено и ударить булавой о землю? Как можно верить тем, кто молится рыбе?