У истоков Золотой реки
Шрифт:
— Юрий Александрович, наши приехали! — радостно закричал
молодой парень с засученными по локоть рукавами ватника.
Перед ним густым паром дымился оцинкованный таз с горячей водой, в которой лежал кусок рыжей конской шкуры. Двое рабочих только что оскабливали ее блестящими охотничьими ножами.
— Валентин, наконец-то! — Навстречу Цареградскому бросился выскочивший из барака Билибин, — Слава богу! Мы уже черт те что передумали. Ну, здравствуй, черт полосатый!
— Здравствуй, Юрий! — Цареградский протянул обе руки. — Мы уж второй раз из Олы выходим, в первый раз ничего не вышло!
Они обнялись,
— Товарищи, — крикнул Билибин, — помогайте разгружать!
— Здравствуйте, друзья! — Он протянул руку Казанли и Александрову. —
— Что это у вас такое? — спросил Цареградский, показывая на таз с конской шкурой.
— Обед… Если бы вы не приехали, нам предстояло бы есть похлебку из лошадиной шкуры. Ну, а теперь, братцы, — весело крикнул он, направляясь к бараку, — голодовке объявляется конец!
— Неужели голодали?!
— Все начисто съели, — ответил Билибин. — Постреляли всех
белок, куропаток и даже кедровок в округе. Покончили с кониной, а и мера впервые попробовали студень из конской шкуры. Дрянь, скажу я тебе, порядочная!
— Вовремя мы поспели!
— Да уж куда лучше; прямо как у Джека Лондона — избавление в последний момент!
Несмотря на яркий снежный день, в бараке стоял полумрак. Полотняные окна покрылись слоем льда толщиной в два ипльца, и день скупо сочился через них, освещая то край грубо оттесанного стола с эмалированными кружками и стопкой книг, то длинный ряд нар, покрытых слоем веток, сена и оленьими шкурами, поверх которых рядами вытянулись спальные мешки.
— Разместимся ли? — озабоченно спросил Цареградский, пройдись по помещению.
— Ничего. Первое время потеснимся. Потом Раковский закончит шурфовку [6] Безымянного и переберется со своими рабочими в долину Среднекана. Да и Бертина пошлем с группой рабочих в Правый Среднекан. Вот и хватит вам места. Теперь, раз у нас появились одежда и продукты, мы развернемся вовсю!
— Неужели продолжали работать на голодном пайке?
— А как же? Конечно, работали! Помалу, но работали. Иначе нельзя, цинга одолеет. Ребята сперва хотели бастовать, а потом сами убедились, что лежать хуже. Только последние две недели отменил шурфовку.
6
Шурфовка — проходка колодцев с сечением порядка 1,5–2 квадратных метра, располагающихся по линиям вкрест удлинения речных долин через интервалы в несколько десятков метров. Каждый шурф пересекает всю толщу рыхлых отложений долин и верхнюю (разрыхленную) часть подстилающих их скальных пород. Вынутую из шурфов породу через определенные интервалы подвергают опробованию (промывке) на лотках, при котором в шлихе остается фракция наиболее тяжелых минералов, в том числе крупинки самородного золота.
В это время в барак стали заносить ящики с продовольствием. Изголодавшиеся билибинцы восхищенно ахали при виде ящиков <<> сливочным маслом, макаронами, мясными консервами, сахаром, чаем, конфетами и сгущенным молоком. Они бегом таскали мешки с мукой и крупами. Один ящик, со спиртом в бутылках, несли с особой осторожностью. Билибин тут же распорядился отнести его к изголовью своего грубо сколоченного топчана, который стоял в дальнем углу барака.
Наконец все нарты и вьюки были разобраны, а груз внесен в помещение. Дежурные, которые недавно возились у барака с лошадиной шкурой, с удовольствием отшвырнули ее в сторону и, распечатав ящик с макаронами и мясной тушенкой, принялись за приготовление настоящего обеда.
Через час длинный стол был еще надставлен ящиками, посередине водружено ведро с дымящейся густой похлебкой, а на обоих концах стола стояло по бутылке со спиртом и по чайнику, с холодной водой.
— Итак, за радостную встречу! — поднял свою кружку с разведенным спиртом Билибин. — За встречу и большие успехи в будущем!
— За встречу, верную дружбу и Золотую Колыму! — воскликнул Цареградский. — Только найдя здесь золото, мы оправдаем и облагаемые на нас надежды!
— Я уже нашел золото! — отозвался со своего места Раковский. Он еще не выпил своей порции, но его подвижное худое лицо с длинным носом и впалыми щеками уже раскраснелось от вкусного запаха варева и крепкого спиртного духа.
— Это еще не настоящее золото, Сергей, — прервал его Билибин. — Мы должны найти здесь более богатые россыпи!
Его красивое лицо с четким профилем и высоким гладким лбом тоже порозовело, а светло-серые глаза, которые всегда казались холодными, сейчас сияли мягким блеском.
— Держу пари, что мы найдем такое золото! — продолжал он и, залпом опрокинув свой спирт, спешно запил его холодной водой. Затем он шумно выдохнул воздух и со стуком поставил кружку на стол.
Все рассмеялись. Привычка Билибина заключать пари и его любовь их выигрывать были общеизвестны. Этот с виду жесткий и сдержанный человек на самом деле скрывал в себе много увлеченности и самобытной непосредственности.
(Во многом схожие с Цареградским, а в чем-то и разные, они оба горели страстью к неизведанному. Именно это упорное стремление при совершенной готовности к жертве было залогом их успеха. Билибин, воплощенный теоретик, и Цареградский, более склонявшийся к практике, — впоследствии он также увлекся чистой теорией и «улетел» в безвоздушное пространство космогонии — идеально дополняли друг друга. Пожалуй, самой замечательной чертой их обоих было безошибочное умение окружать себя воодушевленными помощниками. Оба были талантливы, а потому терпимы к проявлению таланта у других. Всякое чувство зависти и страха перед чужими успехами было вовсе чуждо этим выдающимся людям. Теперь, когда они объединились, им обоим вместе и каждому порознь еще приходилось испытывать сомнения и тайный страх перед будущим — до тех пор, пока превзошедший все ожидания успех не увенчал славой эти две головы.)
Послеобеденный вечер на среднеканской базе прошел для участников экспедиции по-разному: одни возились с разборкой и размещением ящиков, другие прилаживались к своему новому жилью, третьи завалились переваривать необычно сытный обед, а четвертые весело играли в дурачка.
Билибин и Цареградский уселись в дальнем углу барака и, прикрепив оплывающую свечу к пустому ящику из-под папирос, занялись экспедиционными делами. Цареградский подробно рассказал о том, что происходило в эти месяцы в Оле, о своем неудачном выходе сюда в сентябре, о возвращении и втором путешествии по зимнему снегу, о неудачных поисковых работах на золото в верховьях Олы, которые проводил Бертин, о найденной фауне и о Тальском источнике — словом, обо всем, что произошло с ним самим и его отрядом с того памятного дня, когда они расстались за околицей Олы. В свою очередь Билибин рассказал о полном неожиданных опасностей путешествии на плотах, об аварии, которая произошла с одним из плотов на порогах Бахапчи, о постройке нового плота и о сплаве по Колыме, о встречах с якутами, о рассказах про Бориску, о прибытии сюда, на Среднекан, о постройке барака, о результатах шурфовки ключа Безымянного, о голоде — обо всем, что произошло с его отрядом здесь, в самом сердце Колымского края, пока они так долго, мучаясь беспокойством и сомнениями, ждали Цареградского.
Далеко за полночь продолжалась их беседа. Перед ними на ящике лежали карты их маршрутов, а также составленная Каэанли общая географическая карта этой части Колымского бассейна. По Малтану, Бахапче, Колыме, Мякиту и Буюнде вдоль путей обоих отрядов тянулись узенькие, раскрашенные цветными карандашами полоски. Эти синие, зеленые и сиреневые полоски изображали распространенные вдоль их маршрута сланцы и песчаники юрского, мелового и триасового возраста, а ярко-красные пятна — выходы гранитных массивов. Так выглядели наметки геологической карты края, на составление которой потом потребовались десятки лет. (И сейчас, когда эти десятки лет уже прошли, мы, глядя на пестреющую всеми цветами радуги геологическую карту Колымского края, не можем даже представить себе, какое безграничное количество труда многих тысяч геологов вложено в ее создание.)