У истоков Золотой реки
Шрифт:
— Юрий, — крикнул он Билибину, — поздравь меня с находкой! Кажется, я могу назвать источник старательской россыпи!
Юрий Александрович склонился над окуляром лупы, перебирая шлих воткнутой в кончик карандаша иголкой.
— Да, — сказал он, не отрываясь от окуляра, — это, конечно, золото. Поздравляю! Но мне кажется, что здесь маловато для россыпи и оно слишком мелкое.
— Но ведь это случайный образец! Вполне возможно, что в дпйке есть обогащенные гнезда. Я возьму теперь большую пробу из сильно обохренного участка. Может быть, золото идет с пиритом арсенопиритом.
— А может быть, оно заключено и в кварцевых прожилках?
Проблему первоисточника решить было нелегко. Предстояло выяснить, какая из составных частей дайки содержит в себе золотины. Ведь это могли быть и сама изверженная порода, и прорезающие ее (следовательно, более поздние) жилки кварца, и наконец, заключенные и в ней, и в кварцевых жилках (и, таким образом, еще более поздние) кристаллики пирита и арсенопирита. Решение этого вопроса имело важное теоретическое и практическое значение.
Цареградский взял еще несколько проб и повторил весь ход определения, попытавшись отделить породу от кварцевых жилок и сульфидной вкрапленности.
В самой породе он не обнаружил никаких признаков золотого оруденения. В кварце, отделить который оказалось чрезвычайно трудно, он все же обнаружил необычайно мелкие золотины в виде почти просвечивающих зеленоватых пластиночек. Зато раздробив зерна сульфидов, особенно серебристого арсенопирита, он обнаружил более заметное количество высокопробного золота. Это были мельчайшие зернышки неправильной, но чаще округлой формы.
Итак, и кварц, и сульфиды светлой дайки оказались принципиально золотоносными. Однако до решения проблемы о происхождении россыпного золота Среднекана было еще очень далеко. Во-первых, найденный коренной источник был чрезвычайно беден. Многие из повторных проб оказались пустыми. Да и вряд ли разрушение такой бедной жилы (ее мощность не превышала двух метров с небольшим) могло дать сколько-нибудь существенную россыпь. А может быть, здесь много таких жил и нужно подождать пока растает весь снег, и предпринять новые поиски?
Однако независимо от этого вставал и второй вопрос, который пока еще не было ответа. В порфировой дайке Безымянного было явно два типа проявлений золота: менее высокопробного, пластинчатого, и более высокопробного, зернистого. Какой из этих двух типов мог дать россыпь, над которой трудилась старательская артель? И вообще имеет ли золото этой россыпи что-либо общее с тем, что обнаружено сейчас в коренном залегании?
Цареградский отправился в контору Союззолота к Оглобину попросил временно дать ему образцы золота из разрабатываемой старателями приустьевой россыпи. К своему крайнему разочарованию он не обнаружил никаких признаков сходства между найденным жильным золотом и этими образцами. Золотины из россыпи были прежде всего гораздо крупнее, они почти всегда были обтерты и окатаны, да и цвет их был не совсем такой, как в золотинах из дайки. Следовательно, первые найденные коренные проявления золота на Колыме, возможно, и не были связаны с россыпью в устье Безымянного! Предстояли новые поиски и новые попытки решить одну из важнейших проблем, которые поставила перед геологами Колыма: каковы источники россыпей? Цареградскому приходилось терпеливо ждать поздней весны, когда освободятся от снега все склоны, чтобы продолжить поиски.
Однако геологической съемки он все же не бросал, и вскоре после первой удачи с порфировой дайкой ему посчастливилось найти еще остатки ископаемой фауны. Это были все те же тонкоребристые моллюски вида «псевдомонотис охотика», жившие и неглубоких водах триасового моря. Геологическая картина понемногу пополнялась все новыми деталями, которые позволяли снизать воедино все наблюдения Билибина и Цареградского уже на очень большой площади. Итак, громадный район, охватывающий бассейны Олы, Малтана, Вахапчи, Буюнды, Среднекана и самой Колымы между устьями Среднекана и Бахапчи, имел весьма однообразное геологическое строение. В его основе была громадная толща сланцев и песчаников, отлагавшихся в триасовое и юрское иремя и затем прорванных в более позднее время теми вулканическими породами и гранитами, которые они наблюдали по Оле, Пахапче, Колыме, Малтану и в районе Тальского горячего источника. Какого же возраста золотоносная дайка, обнаруженная сейчас на Среднекане, близ устья Безымянного?
На этот вопрос позднее удалось ответить Билибину. Ему посчастливилось найти подобную же золотоносную жилу, которая прорывала юрские сланцы, но в свою очередь прорывалась крупным гранитным массивом. Итак, несущие золото дайки оказались более молодыми, чем сланцы, и более древними, чем граниты, — скорее всего позднеюрскими или нижнемеловыми. (Спустя три десятка лет этот вывод был подтвержден определении абсолютного возраста пород, которые производил в Магадане, к Комплексном институте Академии наук, Лев Васильевич Фирсов. По этим данным, возраст коренного золота из даек исчислялся и 115–135 миллионов лет.)
В апреле, когда все выше поднимавшееся солнце согнало большую часть снега, Цареградский нашел в обрыве левой террасы Среднекана еще одну порфировую дайку. Это было особенно интересно, потому что состав изверженной породы был здесь несколько иным и, что самое главное, содержание рассеянного золота оказалось более высоким.
Удача редко приходит одна. Вскоре ему удалось обнаружить золотоносную дайку и в тех местах, где проходили разведочные линии Раковского.
В кварцевых жилках, которые рассекали дайку, он нашел видимое самородное золото в пластинках. Кроме того, тонкозернистое золото содержали и раздробленные кристаллики сульфидов.
Однако возникло затруднение. Золото хорошо заметно на фоне серебристых зернышек арсенопирита, но как отличить его в пирите, который имеет почти такой же «золотой» цвет, как и само золото?
Чтобы преодолеть эту трудность и, кроме того, точнее определить среднее содержание золота в дайковой породе, Цареградский решил прибегнуть к ртутной амальгамации.
Ртуть растворяет золото и серебро. Благодаря энергично протекающей реакции она «вылавливает» все мельчайшие крупинки золота или серебра, объединяя их в составе нового, быстро твердеющего соединения — амальгамы.
Взяв обогащенный промывкой искусственный шлих из дробленой и обожженной породы, Цареградский всыпал его в бутылку с некоторым количеством ртути. Затем он и его помощник долго встряхивали бутылку, как бы сбивая «золотое масло». Когда образовался наконец плотный комок золотой амальгамы, они разбили бутылку и сильно прокалили амальгаму над огнем. Распространяя удушливые пары, ртуть улетучилась, и через некоторое время на железном совке оказался губчатый кусочек чистого золота величиной с небольшой лесной орех. Зная исходный вес дробленой пробы и взвесив выжженное из амальгамы золото, они могли уже определить общее содержание благородного металла на тонну или на кубометр (то есть приблизительно две с половиной тонны) жильной породы.