У истоков Золотой реки
Шрифт:
(На этой россыпи через несколько лет был организован Средне-канский прииск. Когда выяснилось, что разработку месторождения невыгодно вести из одного пункта, прииск Среднеканский разделился. Один из дочерних приисков в память полулегендарного Бориски был назван Борискином. Именно здесь экскаватор нечаянно вскрыл его глубокую могилу и вновь извлек на свет тело первооткрывателя. Отделением же Среднекана являлся и небольшой прииск, организованный на россыпи, обнаруженной в эту зиму Бертиным.)
Среднеканские золотоносные жилы
С
Если первую задачу можно счи-гать геологоразведочной, то вторая
уже была научно-исследовательской. Она положила начало специальному металлогеническому изучению золота из разных месторождений Колымы. Эти работы выявили большое разнообразие состава и внешнего вида золотин — разнообразие, которое способ-г ковало поискам коренных источников и вместе с тем позволило v и и деть неповторимые особенности золота каждой россыпи.
Прежде всего золото сильно различается по составу содержащихся в нем примесей. Лишь редкие месторождения дают металл, почти лишенный примесей, с пробой (то есть относительным удержанием золота на тысячу частиц), превышающей девятьсот. Тише золото характеризуется большей мягкостью, темно-золотым и летом, который ни с чем невозможно спутать, и высокой ковкостью, облегчающей спаивание золотин при перекатывании их в реке.
Золото, содержащее ту или иную примесь серебра («серебристое золото», как говорят геологи), заметно светлее. При очень высоких содержаниях серебра, достигающих десятков процентов (пробы семьсот — восемьсот), золото приобретает слегка серебристый оттенок, который становится совершенно явственным в золоте с примерно пятидесятипроцентным содержанием серебра. Такое золото геологи называют уже не золотом, а электрумом. Наконец, модистое золото имеет отчетливо красноватый оттенок.
Изучая золотины, Цареградский впервые познакомился с тем, что называется «рубашкой». Это тонкая бурая или почти черная пленка, покрывающая особенно крупные золотины и большие самородки. Пленка легко растворяется в кислотах или снимается трением. Она состоит из окислов железа и марганца, сцементированных тончайшей глинистой эмульсией. Благодаря такой рубашке, маскирующей самородки, даже опытные промывальщики иногда принимали благородное золото за ничего не стоящую гальку и смывали его с промывочных приборов вместе с пустой породой.
В конце марта Цареградский занялся также геологической съемкой. Пригревавшее солнышко стало со второй половины апреля освобождать от снега и льда обращенные к югу скалы. Весенний этап зимовки ознаменовался открытием первых на Колыме проявлений коренной золотоносности. (На первый взгляд это открытие было гораздо менее эффектным, чем находка среднеканской россыпи. Однако оно было не менее важным по последствиям. Можно сказать без преувеличения, что, обнаружив первые признаки коренной золотоносности, Цареградский заложил основу одной из теорий происхождения колымского золота. Однако, как увидим дальше, он же положил начало и некоторым сомнениям, послужившим причиной кризиса этой теории и появления нескольких дополняющих одна другую точек зрения.)
Как славно выйти в пригожий мартовский день из полутемного барака и отправиться на лыжах с геологическим молотком и весело лающим Демкой вдоль скалистых террас Безымянного и Среднекан это время года дни и вечера на Колыме необычайно красивы. Днем небо голубое, безоблачное и бездонное. Солнце уже явно греет щеки и понемногу сгоняет снег с темных скал. Однако при этом снег не тает, а просто испаряется, не переходя в воду. Лишь позднее, в конце апреля и начале мая, начинается настоящее снеготаяние, с капающей и журчащей водой и с огромными сосульками под крышей.
Тем не менее в начале весны температура в тени при самом ярком солнце может достигать двадцати — двадцати пяти градусов мороза. Ночью столбик термометра опускался даже до сорока градусов. Но сколько зима ни старалась оттянуть свой конец, приближение весны сказывалось и на людях, и на природе. Возвращаясь после захода солнца домой, Цареградский радовался и приливу молодых сил, и душевной своей бодрости, и чудесной окраске облаков.
Действительно, ни в каких широтах небо не бывает расцвечено так удивительно, как на севере. Кажется, что природа, обидев этот край теплом, вознаградила его изобилием красок и необычайным богатством их оттенков. Буйное цветение неба во время закатов с их пурпурными, оранжевыми, желтыми, зелеными и фиолетовыми тонами через короткий срок сменяется нежнейшим спектром золотистых и розовых оттенков. По холодно-синеватому снегу бегут теплые блики, и кажется, что на заснеженных склонах гор расцветают какие-то невиданные цветники. Но вот солнце уходит за горы, буйство красок гаснет, и над землей повисает синее небо. И глубина неба, и густота синего тона увеличиваются с каждой минутой. Геолог обычно подходил к бараку, когда небо уже висело над горами гигантской кобальтово-синей чашей, на которой теплились золотые звезды.
Совсем как ляпис-лазурь!» — думал он восхищенно.
Еще студентом он часто бывал в Минералогическом музее Горного института. Его влекли туда не только приближающиеся киамены, но и искренняя любовь к красивым кристаллам. Он не останавливался перед витриной, в которой лежал великолепный образец афганской ляпис-лазури. Во времена Екатерины она ценилась в России на вес серебра. Камень был поразительно красив. На необычайно глубоком синем фоне были разбросаны редкие золотистые кристаллики колчедана. Они сверкали на иннис-лазури, совсем как эти среднеканские звезды горят сейчас мм фоне кобальтово-синего неба.
Однажды, изучая обнажения в обрывах ручья Безымянного, Цареградский наткнулся на жилу изверженной породы, которая рассекала глинистые сланцы невдалеке от устья ключа. Светло-серая с охристыми потеками жила круто уходила вверх по склону, резко выделяясь на темном фоне сланцев. Издали Цареградский принял ее за кварцевую и обрадовался: не золотоносная ли? Подойдя вплотную, он увидел, что ошибся, но образец взял. Это была первая находка жильной изверженной породы глубинного происхождения. На тонкозернистом ее фоне выделялись белые вкрапленники полевого шпата и многочисленные золотистые зерна сернистого железа — пирита. Вокруг зерен развивались ржавые пятна и потеки, которые бросались в глаза на влажной поверхности оттаявшего склона. Среди породы ветвились тончайшие прожилки кварца.
«А нет ли в них золота?» — подумал Цареградский.
Он решил изучить эту жилу (геологи называют их дайками) повнимательнее. Прежде всего образец раздробили на кусочки и растолкли в железной ступе. Затем, отмыв порошок на лотке, промывальщик выделил из него тяжелый остаток, который можно изучать под лупой. В шлихе оказалось много черного магнитного железняка, золотистого пирита и мышьяковистого колчедана — арсенопирита. Когда отделили магнитные частицы подковообразным магнитом и дополнительно отмыли шлих, в оставшейся его части заблестели мельчайшие золотинки. Разглядывая их, Цареградский окончательно убедился в том, что это золото.