У каждого свой путь. Книга вторая
Шрифт:
– Ишь, взъелась! Чужих сажаю! А того не понимает, что ты подружкой детства являешься! Сиди и внимания не обращай, если эта курица скрипеть начнет… – Тут же обернулся на забиравшуюся с тюком бабку: – Бабуля, тюк давай сюда! Я на мотор положу, а то ты всю дорогу перекрыла!..– Когда автобус тронулся, спросил, покосившись на ногу женщины: – Снова ранили?
– Да нет, подвернула.
– Врешь ведь! Правды от тебя не добьешься. Опять уедешь или насовсем?
– Опять…
– Значит, продолжается бойня? Когда хоть конец-то будет? Не
Степанова пожала плечами:
– Да вроде поговаривают, что выводить войска скоро будут. Там все как-то наперекосяк идет – никакой линии фронта не существует. Командиры племенных формирований сегодня на нашей стороне могут воевать, а завтра уже на стороне моджахедов. Афганские подразделения вообще часто переходят на сторону бандитов. Не знаешь, кому верить!
– Н-да! Мне повезло, что туда не попал…
Балатов, не смотря на истошные вопли кондукторши, въехал прямо в деревню. Остановка находилась довольно далеко. Марина пробовала протестовать, но он усмехнулся:
– Не шуми, сержант! Машина довезет! А время я нагоню в пути.
Остановился на прогоне, чтоб развернуться. Подхватив под мышки, высадил женщину. Чуть задержал в руках и поставил на землю. Достал чемодан с сумкой. Запрыгнул внутрь:
– Счастливо! Вечером загляну…
Подмигнул карим глазом и уехал. Марине оставалось пройти мимо трех домов, чтобы попасть к родителям. Ее издали заметил гулявший во дворе сынишка. Выскочил из калитки и на всю улицу закричал:
– Мама!!!
Он несся к ней навстречу. Черные глаза блестели, словно агаты. Кудрявые волосы, которые Елена Константиновна старалась подстригать как можно реже, развевались костром. Зубы блестели жемчугом. Маринка бросила вещи и кинулась ему навстречу, слегка припадая на правую ногу.
На половине дороги встретились. Она подхватила его на руки, целуя эту смуглую пропахшую потом и молоком рожицу:
– Сашенька!
Следом за внуком бежали полуодетые родители. Чувствовалось, что услышав вопль внучонка, схватили и надели то, что подвернулось под руки. Мать бежала в домашних шлепанцах, а отец в коротких валенках. Оба повисли на дочери:
– Что же ты не предупредила?!
Обхватив с обеих сторон за плечи, повернули к дому, но она остановилась:
– Пап, мам, у меня тут дело есть… Вы не обижайтесь, мне сначала с ним надо разобраться, а уж потом я и домой приду.
– Ты куда?
– К Горевым.
– О Николае что-то разузнала?
Марина ничего не сказала. Повернулась и пошла назад с сыном на руках. Саша обнимал ее, уткнувшись лицом в шею матери. Заметил выглянувшего в окошко Гошку Ватенева и, украдкой, таясь от матери, показал недругу язык. Тот скрылся за занавеской. Отец подхватил чемодан, посмотрел еще раз в спину дочери и направился домой. Он заметил, что она прихрамывает и вздохнул. Мать несколько секунд смотрела на ровные плечи Маринки, а затем направилась следом за ним с сумкой.
Степанова подошла к калитке Горевых. Прикрикнула на яростно бросившегося пса:
– Барс! Место!
Собака узнала и завиляла хвостом. Женщина поставила Сашу на ступеньку, взяла за руку и поднялась на знакомое высокое крыльцо, держась за резные перила. Зашла в полутемные сени. Постучала в дверь и, услышав голос Алексея Гавриловича, вошла в дом:
– Здравствуйте, дядя Леша.
Он встал со стула, уронив на пол валенок, который подшивал:
Марина! Господи! Здравствуй! О Николае что-то узнала?
Он с надеждой смотрел ей в лицо. Марина тихо спросила:
В доме никого нет?
– Маруся к соседке убежала на беседки. Проходя! Витя работает, а я вот…
Горев указал рукой на валенок и дратву с шилом. Марина прошла в кухню, но не присела на предложенную табуретку. Достала из внутреннего кармана ветровки помятый листок. Молча протянула ему. Саша стоял рядом, держась за руку матери и лишь переводил взгляд с лица на лицо. Мужчина торопливо схватил бумагу, поправил очки и подбежал к окну, на ходу разворачивая. Долго читал, не веря в написанное. Раз за разом перечитывал послание и с каждым разом все больше бледнел. Натруженные руки упали по сторонам тела, как плети, пальцы продолжали удерживать листок. Медленно повернулся и глухо сказал:
Лучше бы Кольку убили… Ты его видела?
Степанова не стала врать:
– Да. Столкнулись нос к носу в пещере…
Алексей Гаврилович не сводил глаз с ее побледневшего лица:
– И что?.. Он стрелял в тебя?..
Марина покачала головой и твердо произнесла:
– Не успел, я по имени назвала. Обрадовалась. Выглядит хорошо, поправился внешне. Одет, как душман. Записку сунул в руки, просил вам передать. Сшиб меня с ног и убежал. В том бою, когда мы встретились, Олег Татарников погиб. Помните, офицера из части?
– Это он его?..
– Нет, но и его вина есть… Косвенная…
Алексей Гаврилович без сил свалился на стул и, схватившись за голову, заплакал:
– Лучше бы убили, подлеца, чем такой позор принимать! Предатель… В нашем роду не было такого выродка! Марина, доченька, да как мне теперь в глаза-то людям смотреть?
Саша отпустил руку матери и решительно направился к мужчине. Обнял за шею, поцеловал в колючую щеку и сказал:
– Не плачь, дядя Леша! Я тебе свою новую машинку подарю.
Горев притиснул ребенка к себе и зарыдал в голос, уткнувшись в детское плечико:
– Родненький ты мой… Да как нам жить-то теперь с таким пятном?
Степанова тихо сказала:
– Об этом никто не узнает. Пропал и пропал. Тете Марусе можете тоже не говорить, пусть лучше меня винит…
Мужчина изумленно посмотрел на нее сквозь слезы. Встал, поставив ребенка на пол, стер слезы ладонью и твердо сказал:
– Ну, нет! Этому не бывать! И жене скажу, и младшему сыну скажу! Тебя винить? Да Боже нас упаси! Ты Кольке добро сделала, а он…