У каждого свой путь.Тетралогия
Шрифт:
И направилась к плите.
Неделя пролетела, как один день. Она с ужасом смотрела на настенный календарь, листки с которого облетали, словно листья осенью. По ночам ласкала и целовала мужа так, что он засыпал полностью опустошенный. А она не могла уснуть до утра, разглядывала в темноте лицо мужа и беззвучно плакала. Маринка осунулась и почернела. Мать пробовала с ней поговорить:
— Так нельзя, дочь! Тебе о дите подумать надо. Вернется к тебе Саша, вот увидишь! В газетах пишут, что обстановка нормальная. Хочешь, принесу статью?
Однажды Маринка долго молчала, а потом разом выдохнула ей в лицо:
— Он не вернется, я чувствую!
Мать отшатнулась от ее потемневших глаз и перекрестилась:
— Господь с тобой! Что ты говоришь? Вернется! Ты верь, что вернется!
Обняв руками ее плечи, заплакала вместе с дочерью.
Наступил день отъезда. С самого утра все валилось из рук. Маринка, если бы не мать, не смогла бы собрать мужу даже еды на дорогу. Из-за слез, беспрерывным потоком струящихся по щекам, она ничего не видела. Ничто не доходило до сознания. Не отходила от мужа ни на секунду. Как хвостик, таскалась повсюду, ни на мгновение не отцепляя рук от его рубашки. Он несколько раз за утро брал жену на руки и садился с ней на диван, пытаясь уговорить взять себя в руки. Она кивала, утыкалась мокрым лицом в его шею и… плачь продолжался. Елена Константиновна попыталась напоить валерьянкой, но ее тут же вырвало.
Прижавшись к мужу, молодая женщина дошла до командирской машины, на которой должны были ехать офицеры. Лозовой нес оба чемодана. Вцепившись пальцами в китель, Марина никак не могла заставить себя оторваться от мужа. Подняв лицо смотрела, не отрываясь в родные карие глаза. Лицо и нос опухли от слез. Саша едва сдерживался. Он целовал и целовал мокрые щеки жены, дрожащие губы и руки. Ему было все равно, что вокруг стоят и смотрят люди. Китель на его груди промок насквозь, он чувствовал проникшие слезы кожей. Собинов тянул время, чтоб они смогли попрощаться. Потом скомандовал:
— Пора!
Иван Николаевич с женой с трудом оторвали руки дочери от Степанова. Он прыгнул в машину и тут почувствовал, что и сам плачет. Отвернулся в сторону от хмурого дружка. Машина тронулась и Маринка рванулась из рук родителей. Кинулась к машине с криком:
— Сашенька!!!
Протянула руки к машине и упала на дорогу, сбив в кровь коленки. Она вложила в этот рывок последние капельки оставшихся в ней сил. Уткнулась головой в колени. Золотая коса упала в дорожную пыль. Она кричала и выла, как по покойнику. Собравшиеся деревенские бабы суеверно перекрестились. Иван Николаевич поднял рыдающую Маринку на руки и внес в квартиру Степановых. Родители весь день, по очереди, были с ней. Попытались уговорить дочь пожить у них, пока муж не приедет, но Маринка отказалась наотрез:
— Это теперь мой дом и ждать его я буду здесь. Если что, я приду.
Чтоб получить в будущем декретные и поменьше быть дома одной, она поговорила с Собиновым и устроилась работать на три дня в неделю машинисткой в штабе. Около недели изучала пишущую машинку, потом привыкла и печатала довольно бегло.
Первые два письма Саша написал в дороге. Старательно описывал места, где проезжали. Просил беречь себя и ребенка. Юрка тоже прислал коротенькое письмецо с заверениями, что он “за Сашкой приглядит”. Молодая женщина после этих весточек немного успокоилась. На людях она старалась быть прежней. По ночам плакала в холодной постели от тоски.
В конце июля съездила в Москву и легко поступила на заочное отделение в юридический институт. Пробыла там четыре дня. Получила учебные пособия и инструкции. Побеседовала с деканом и вернулась в часть. Написала Саше обо всем увиденном и услышанном. Чтоб было не так тоскливо, она каждый вечер принималась за новое письмо мужу. Самыми страшными и тягучими днями для нее были те, когда почта закрывалась на выходные. Маринка места себе не находила в эти дни. Металась из угла в угол. Включала телевизор и слушала новости.
О войне в Афганистане дикторы говорили мало, но и то, что она слышала, наполняло ее сердце страхом. Когда-то такие любимые индийские фильмы стали казаться глупыми и на приглашения матери “пойти в кино вечерком”, дочь отвечала категорическим отказом. Ее огород на территории части не имел даже намека на сорняки. Она “забивала” себя работой. Отец, чтобы хоть как-то отвлечь дочь, предложил заняться ремонтом:
— Мы с Сашей вдвоем хотели. Но раз уж его нет, давай к его приезду квартирку приведем в божеский вид. Когда дите появится, вам не до того будет.
Маринка с радостью согласилась. Татарников и Малых по вечерам охотно присоединялись к ним:
— Все равно делать нечего! На будущее опыт пригодится. Иван Николаевич, учи!
Олег Татарников незаметно ухаживал за ней, особенно когда никто не видел. Старался поддержать, если она пыталась влезть на стремянку, таскал тяжести. Она замечала, но была безучастна и повода не давала. Однажды, когда Малых и Иван Николаевич ушли в деревню за досками, он подошел и не сильно прижал к себе, заглядывая в глаза. Женщина не пошевелилась, только смотрела на него. Его лицо медленно приближалось. Капитан хотел поцеловать ее, но Марина отстранилась:
— Олег, не надо!
Он тихо сказал:
— Прости. Я люблю тебя…
Разжал сомкнутое кольцо из рук и отошел в сторону. Степанова молчала. Она и потом не раз замечала его влюбленный взгляд, ненавязчивые попытки сделаться чуть ближе, но не реагировала. Капитан украдкой вздыхал, но приставать откровенно не решался. В конце концов Татарников смирился.
Часто к Маринке наведывался замполит Варнавин. Осторожно допытывался, что пишет Саша, просил передать привет и беречь себя. Каждый день заходила Лидия. Давала советы, как легче перенести токсикоз. Перетащила в квартиру Степановых свою швейную машинку и принялась учить Маринку шить распашонки, ползунки, чепчики и слюнявчики. Женщины быстро подружились, не взирая на огромную разницу в возрасте. К ним часто стала присоединяться Настя Собинова.
По вечерам иногда они устраивали женские “посиделки”. Пили чай с конфетами и выпечкой, на которую Настя была великая мастерица и болтали обо всем. В эти минуты Маринка оживлялась и на время отрывалась от тягостных мыслей. Однажды новая командирская жена по секрету сообщила, что тоже ждет ребенка. Со смехом сказала:
— Петя, как узнал, заскакал, забегал, я аж испугалась! А он как заорет: “Я этого момента двадцать лет ждал! Свершилось!”. Еле отговорила, свое — “пойду салют устрою из автомата и всем скажу, как я счастлив”. Ой, бабы, ведь мне почти тридцать уже!