У каждого свой путь.Тетралогия
Шрифт:
— Татарников, на диван ее! Быстро!
Капитан подхватил женщину на руки и вдруг почувствовал внизу что-то липкое. Выпростал руку из-под широкого подола и вскрикнул:
— Леша, она рожает! У меня вся рука в крови!
Замполит подскочил:
— Малых, беги за моей женой! Бегом!
Лейтенант с испугу врезался лбом в косяк. Кое-как нашел дверь и вылетел на улицу. Его голова мелькнула мимо окон. Шапку Малых потерял еще в доме. Собинов застыл у двери, словно приклеившись к косяку. Он бледнел на глазах. Татарников не знал, что делать и продолжал стоять с Маринкой на руках. Что-то
— Положи ее на диван!
Прибежала Лидия в одном халате. Взглянула на Марину и крикнула мужу:
— Леша, командирскую машину давай и быстрее в больницу! Все вон!
Задернула шторку на дверях в комнату. Степанова родила мальчика через минуту. Лидия Варнавина приняла дите. Завернула в простыню и положила на печку, поближе к теплу. Марина находилась по-прежнему без сознания и истекала кровью. Замполит и командир стояли на улице и матерились на всю часть. Кляли опаздывающего шофера. Белый, как полотно, Татарников стоял в кухне, отвернувшись к окну и что-то шептал посеревшими губами. Малых горько плакал, уткнувшись в стол.
Мальчик прожил пятнадцать минут, немного попищал и вдруг затих. Лидия кинулась к ребенку. Развернула и заголосила: ребенок посинел и не дышал. Она не знала, что делать. Ругала мужа, погоду, командира и шофера одновременно. Потом села на пол посреди комнаты и разрыдалась.
Маринку успели спасти благодаря солдату с грузовой машиной. На свой страх и риск сержант Кашинцев завел здоровенный “Урал” в гараже и подогнал его к квартире Степановых. Татарников, забыв про шинель и шапку, завернул Марину в одеяло и вынес на улицу. Варнавин подержал женщину, пока капитан забирался внутрь. Потом передал ему Степанову. Сбегал в дом за мертвым, скрюченным тельцем в простыне:
— Врачам отдашь. Так положено. Давай, парень, гони! Благодарность и отпуск получишь, если довезешь ее живой!
Сержанту не надо было повторять. Он нажал на газ и задние колеса пропахали снег до земли. Машина рванулась с места на скорости. Солдаты на КПП из командирских воплей поняли в чем дело и заранее открыли ворота. Через пятнадцать минут они были в городе, хотя обычно на такую дорогу тратилось больше получаса. За военной машиной гналось три милицейских УАЗика с сиренами. Кашинцев не обращал внимания. Татарников подгонял:
— Давай, давай! Плюй на них! Я потом с милицией сам разберусь! Давай!
То и дело смотрел на бледное лицо Марины и чуть не плакал. Ее дыхание становилось все реже. “Урал” подлетел к самому крыльцу больницы. Сержант выскочил из кабины и бросился на сторону офицера. Принял Маринку на руки. Не дожидаясь, потащил в помещение больницы с криком:
— Женщина кровью истекает! Срочно врача!
Татарников вбежал следом с маленьким свертком. Марину уже укладывали на каталку. Вокруг сбежался весь медперсонал. В двух словах Татарников обрисовал ситуацию и протянул мертвого ребенка:
— Это ее дите. Жена замполита сказала, что он прожил пятнадцать минут.
Ребеночка забрали. В приемный покой ворвались шестеро милиционеров с криком:
— Где тот раздолбай, что чуть нас не посшибал? Если военный, значит все можно? А это мы еще…
Татарников развернулся и теперь надвигался на них, как туча.
— Заткнись! Я тот раздолбай! Если бы я ехал по вашим правилам, я бы жену друга сюда мертвой привез. Ясно? Вон отсюда!
Милиционеры стушевались и выкатились на улицу. Олег проводил каталку с Мариной остановившимися глазами и тоже вышел. Ноги не держали. Он сел на грязные ступеньки. Трясущимися руками достал пачку сигарет, но никак не мог зажечь спичку. Они ломались и выпадали из рук. Один из ментов, все еще не решивших, что им делать, пару минут наблюдал за ним. Затем чиркнул о коробок и поднес трепещущий огонек к губам военного. В колеблющемся пламени мужики увидели — капитан плакал. Один, с погонами старшины, рискнул спросить:
— Что случилось, мужик?
— Муж у нее вчера в Афгане погиб, а теперь ребенка потеряла. Кровью истекает.
Менты резко засобирались:
— Извини, капитан, за “раздолбая”! Если бы знали, не погнались бы…
На крыльцо вышел сержант. Посмотрел на офицера и тронул его за плечо:
— Товарищ капитан, вы же раздетый! Простынете! Шли бы в приемный покой. Я сейчас машину запру и тоже приду. Идите!
Олег не пошевелился, но сержант продолжал настойчиво теребить за плечо. Татарников отшвырнул окурок и ссутулив плечи, вошел в помещение. Сержант отогнал “Урал” в сторону, чтоб освободить подъезд. Быстро закрыл машину и зашел в больницу. Олег только тут рассмотрел его: сержант Кашинцев. Нескладная худая фигура села рядом с офицером. Тот спросил:
— Как же ты рискнул “Урал” угнать из гаража? Ведь под трибунал мог попасть.
— Капитан Степанов меня фактически спас от черноты. Я в прошлогоднем призыве единственный русский был. Степанов на соревнования взял, потом сержантом помог стать. Как узнал сегодня, что он погиб и жена его умирает, вскипело все внутри. Вот так и угнал!
— Молодец, сержант! Если выживет, считай, это ты ее спас. Не знаешь, что там с командирской-то машиной приключилось?
— Чего приключилось? Этот чурка воду вечером слить забыл. Гараж холодный. Много ли надо, чтоб вода застыла? А машина с четырех часов стояла.
— Собинов знал об этом, когда мы уезжали?
— Нет еще. Если сейчас сходил в гараж, то уже знает. Там радиатор аж вывернуло.
Татарников вздохнул:
— Сходил. Бабы его наверняка довели…
Они просидели в приемном покое рядышком, плечом к плечу, почти всю ночь. Сержант и капитан. И всю ночь молчали. Трижды за это время звонил Собинов и дважды Варнавин. Дежурная медсестра выбегала из отделения и тихонько просила:
— Товарищ капитан, вас к телефону требуют. Вы накиньте халат и проходите. Только каблуками сильно не стучите, больные уже спят.
Он подходил и из раза в раз повторял:
— Пока ничего не известно. Никто из хирургов не выходил. Есть, ждать!
Наконец в приемный покой вышли сразу три врача. Устало посмотрели на вскочивших офицера и сержанта, с надеждой глядевших на них. Один, высокий в очках, спросил:
— Это вы привезли женщину?
— Да. Как она?
— Жить будет, но детей никогда не сможет иметь.
Олег вздохнул:
— Вы Марине этого не говорите. Ладно? Это ее убьет. Она так мечтала о ребеночке.