У каждого своя война
Шрифт:
С хохотом проделали то же самое Ишимбай и Валя Черт.
Сконфуженные дружинники развели руками, старший сказал:
– Спасибо. В другой раз будем знать.
– Шиш тому, кто ловит шпану, — ухмыльнулся довольный Ишимбай.
– Тому, кто ловит, — шиш, — сухо кивнул старший. — А вы сейчас пройдете с нами. Вставайте.
– Ну-у, суки-и, — выдохнул Гаврош. — Вы же обещали? Мы ж договорились?
– Со шпаной никаких договоров быть не может, — отчеканил старший. — Сами пойдете или силу применить?
И
– Милицию вызывайте! Милицию!
– Бандиты! Прохода от них нету!
Из окошка раздачи Милка и ее подруги смотрели, как дерутся парни. Карамор получил нокаут и лежал на полу, раскинув руки. Ишимбай первым прорвался к выходу, крикнул, обернувшись:
– Атанда! Мусора!
В столовку действительно вламывался наряд милиции. Посетители сбились в кучу в углу столовой у кадки с огромным фикусом. Ишимбая схватили первым. И тут в зал влетела Милка, схватила Гавроша за руку и потащила за собой. Они выбежали на кухню, пронеслись мимо огромной плиты, уставленной большущими кастрюлями, пробежали через подсобку. Милка распахнула дверь черного хода, крикнула:
– Беги!
Гаврош шмыгнул мимо нее и пропал в сумерках.
Милка еще долго стояла на пороге, тяжело дыша и глядя в темноту. Она сама не могла бы объяснить себе, почему так поступила, — пожалела, испугалась, а может, из-за того прошлого, что связывало их?
Ишимбая, Вальку Черта и Карамора повязали, вывели из столовой и погрузили в «раковую шейку», увезли в районное отделение милиции.
... — Потерял, что ли, книжку-то? — весело спрашивал Вениамин Павлович, помешивая ложкой в стакане чая. Они опять сидели в кабинете-каморке с книжными стеллажами, сидели за шатким столом, и заботливая жена историка подала им чай, вазочку с печеньем.
– Да нет, товарищу дал прочитать. Он попросил, а я дал, — мрачно отвечал Робка.
– А рожу кто тебе разукрасил?
– Да там... подрался... с одними... — Робка подумал, как бы лучше сказать, нашелся и добавил: — С хулиганами.
– Ах с хулиганами? — Вениамин Павлович даже обрадовался. — Ты сам-то кто есть?
– Я? Думаете, я тоже... хулиган?
– Ты? Ну что ты! — рассмеялся Вениамин Павлович. — Как я могу такое про тебя подумать? Ты, судя по всему, благородный комсомолец! Будущий математик! Победитель городской олимпиады! Человек, с которого надо сверстникам пример брать!
– Издеваетесь, да? — тихо спросил Робка и потрогал болевшую рану на виске.
– А ты сам-то что про себя думаешь, шпана замоскворецкая? — перегнувшись через стол, перестав смеяться, серьезно спросил Вениамин Павлович. — Обижаешься, когда шпаной называют?
– Кто есть, тот и есть... — Робка опустил голову.
– Ишь ты, какая покорность! — усмехнулся историк. — Какое ангельское смирение... А ведь все врешь, брат, себе врешь и другим…
– Нет, я не вру…
– Кому?
– Матери никогда не вру, — твердо ответил Робка и подумал, что это правда — может быть, не всегда правду говорил, но не врал — это точно.
– И что же ты сегодня матери скажешь? Когда она спросит, кто тебе рожу начистил и почему от тебя водкой пахнет? — поинтересовался Вениамин Павлович. — Какую такую правду наплетешь? Ты пей чай, пей. Водку не могу предложить — ее у меня нету.
– Ну зачем вы так? — Робка посмотрел на историка несчастными глазами. — Разве я просил у вас водку?
– Этого еще не хватало! Чтобы ученик у учителя выпить просил! Книжку-то прочитал? И что ты в ней понял? Ну хоть в двух словах расскажи? Жутко интересно. Что ты в ней понял?
– Я понял, как нужно в люди выбиваться…
– Старая наша песня. И как же нужно? Хоть мне расскажи, я тоже попробую последовать твоему примеру. — Вениамин Павлович смотрел опять весело и вроде бы доброжелательно.
– Вот на что нужно надеяться... — Робка положил на стол кулаки и уже прямо в глаза посмотрел историку. — Только на них. Нужно уметь драться и никому не верить. Ни-ко-му.
– Хорошая мысль! — Вениамин Павлович побарабанил пальцами по столу. — Хорошая и, главное, оригинальная. Значит, никому? И тогда выбьешься в люди?
– Да, только тогда. Как Мартин Иден.
– Н-да-а, брат, мне жаль тебя, Роберт, — Вениамин Павлович опять забарабанил пальцами по столу, поднялся, заходил по тесной каморке, — жаль, что ты ни черта в этой книге не понял.
– То, что мне нужно, я понял, — так же твердо ответил Робка.
– Вот именно, то, что тебе нужно! — уже горячо воскликнул Вениамин Павлович. — Никому не верить — это значит остаться одному! Совсем одному! Не страшно будет?
– Нет.
– А книжка ведь о другом, Роберт. О том, как нужно бороться за жизнь! Как нужно уметь защищать свою веру в жизнь! В справедливость! В дружбу!
– Справедливости нет, Вениамин Павлович.
И дружбы тоже нет. Когда-нибудь один друг предает другого.
– Где ты всего этого нахватался, сукин ты сын! — изумленно протянул Вениамин Павлович.
– Сами же сказали — я шпана замоскворецкая.
Кто верит в дружбу — всегда остается в дураках. А я в дураках оставаться не хочу.
– Ты, конечно, в дураках не останешься! А в предателях остаться не хочешь?
– Я еще никого не предавал.
– С твоей философией — станешь! Обязательно станешь! Как ты думаешь, твой сосед Степан Егорыч, про которого ты рассказывал, тоже никому не верил?