У каждой ночи свой рассвет
Шрифт:
– Возможно. Он подошел ко мне спустя приблизительно полтора часа моего пребывания в баре.
– Ты был пьян?
– Я выпил парочку коктейлей, где-то так, – неопределенно ответил Емельян, но я буквально чуял ложь. Я никак это не прокомментировал, но, вероятно, он тоже почувствовал мое настроение и, скользнув по мне быстрым взглядом, признался: – Окей, может, коктейлей было больше. Уже не помню. Я тогда был в поганом настроении – я, вроде как, порвал с… парнем – и позволил себе расслабиться.
– Необязательно
– Кирилл… верно? – сделал вид, будто забыл имя. Ладно. – Я хочу в туалет. Если, конечно, это не запрещено.
Я фыркнул. Вот же язва.
– Не запрещено. Сразу за лестницей, вторая дверь. Проводить? – с легкой улыбкой спросил я. Улизнуть, кроме как через главный вход, он бы не смог, поэтому я не переживал, что он предпримет новую попытку к бегству. Скорее хотел проверить.
– Думаю, мне лучше. Я сам, – отказался Емельян и, аккуратно спустив с дивана ноги, встал, придерживаясь за подлокотник. Три несмелых шага и он застыл, приложив ко лбу ладонь. Вероятно, легкое головокружение, что в его случае еще цветочки. Однако Емельян быстро совладал с телом и остаток пути миновал успешнее.
Когда истекло три минуты, а он так и не вернулся, я подошел к двери уборной и постучал.
– Ты там жив? – шуточный вопрос, но в нашей ситуации имевший все основания быть озвученным.
– Да, – не сразу откликнулся Лебедев, и голос его мне не понравился.
– Ты в порядке? – прижимаясь вплотную к деревянной двери, снова уточнил я.
– Нет… – после затянувшейся паузы жалобно донеслось с той стороны.
Я нажал на ручку двери, но Емельян заперся изнутри.
– Открой, пожалуйста.
Тишина, а затем щелчок. Я вошел.
Сидя на коленях перед унитазом, Емельян вытирал остатки бурой рвоты скомканной туалетной бумагой.
– Что со мной происходит? – впервые с той минуты, как он оказался в моем доме, Лебедев действительно выглядел напуганным, избавившись от напускной бравады.
Размазанные слезы блестели в холодном свете лампы. Красные губы, нездоровый румянец, тонкая струйка крови под правой ноздрей. Озноб. В голове тотчас же всплыло одно слово – отторжение. Я не мог предугадать реакцию его организма на мою кровь, учитывая, что яд он получил от другой особи.
Я просто не знал…
– Эй, успокойся, – я опустился на пол возле него и, повинуясь все тому же странному порыву, прижал к себе, начав гладить по волосам, будто маленького мальчика. – Такое бывает, когда…
Я завис на полуслове. Бывает когда? Когда вытаскивают с полпути на тот свет? Когда неизвестный парень, с которым ты, по всей видимости, решил на скорую руку перепихнуться в дешевой гостинице, вместо этого впустил тебе в кровь смертельный яд и бросил подыхать, не удосужившись дать шанс на новую, иную жизнь?
Нужно рассказать ему правду. Сейчас.
Только с чего начать? Черт возьми, это не так уж и просто – сообщить кому-то, что он уже не тот человек, кем был еще утром. Что фактически он лишь прежняя форма былого себя, старая обёртка с модифицированной начинкой. Или… боже, как же я ненавижу это гребаное киношное слово!
Вампир.
– Емельян, посмотри на меня, – я отстранился и поддел его подбородок пальцем, чтобы наши глаза встретились. – Мне нужно сказать тебе кое-что очень важное.
На него было жалко смотреть. Емельян очевидно был привлекательным, я бы даже назвал его красивым, в нем проглядывали приятные, но без перебора, мягкие женственные черты, но в тот момент, размякнув на полу моего туалета, он вызывал ассоциации лишь с падшим на самое дно парнем беспризорником, а его чумазое лицо смахивало на мешанину слез и прочих неуместных там жидкостей.
– Нет уж, подождет еще пять минут, сначала надо тебя умыть.
Я приподнялся и снял с крючка полотенце, намочил в прохладной воде и вернулся на место. Емельян прижался спиной к покрытой кафелем стене и наполовину сомкнул веки, хаотично всхлипывая и хлюпая носом. Уверенными мазками я быстро вытер грязь с его лица и откинул влажное полотенце в сторону.
– Так-то лучше, – с чрезмерным оптимизмом произнес я.
– Я умираю? – с дрожью в голове вновь спросил Емельян, уронив голову набок.
– Нет, – а был ли я сам в том уверен?
– Тогда почему я ощущаю… фак, я толком даже не могу это описать! – Лебедев с досадой стукнулся затылком о кафель и снова заплакал.
– Я знаю, что ты сейчас чувствуешь, – я попытался взять его за руку, но он дернулся.
– Не ври! – проревел Емельян.
– Это правда. Я такой же, как и ты теперь.
Не знаю, откуда во мне этот прилив сострадания и нежности, но моя рука опять потянулась к Емельяну, на сей раз успешно. Я отметил, что его кожа все еще холоднее моей.
– Что это значит? – он немного сощурился, будто пытался разглядеть ответ в виде бегущей строки у меня на лбу.
– Ты помнишь, что произошло, когда вы с Максом оказались в том номере? – предпринял я очередную попытку всколыхнуть память Емельяна. Будет проще, если он сам свяжет события ночи с его нынешним состоянием.
– Я… наверное, я собирался с ним переспать, но меня мутило, и часть той ночи напрочь вылетела из головы. Кажется, он чем-то накачал меня. О господи… – Емельян хныкнул и, чего я не ожидал, уткнулся макушкой мне в плечо.