У лукоморья
Шрифт:
Старик ничего не ответил. У него отнялся язык.
Прикрыв страшную находку, офицер с солдатами ушли, обещаясь завтра с утра приступить к операции.
— Ну что же теперь делать-то будем? — спросил старик старуху.
— А что делать? — ответила старуха. — Дело ясное. Что мы рыжие, что ли? Придется самим.
И она повернула назад к саду, где была тропинка, что вела к мочилу. Старики с полуслова поняли друг друга.
Как только солнце стало садиться, они тихонько открыли страшную яму и приступили к делу. Ночь стояла белая и лунная. Она словно вступила в сговор со стариками. Осторожно вынимали они снаряды из ямы и уносили их по тропинке через сад, к мочилу, и там опускали в воду. Они таскали всю ночь, пока не вынесли последний снаряд.
Когда утром следующего дня пришли саперы, они увидели старика, лежащего под грушей. Старик спал как убитый.
Офицер посмотрел на захоженную тропинку, ведущую к мочилу, подошел к яме, глянул в нее и всё понял…
Он вошел в избу. В красном углу висела цветная картинка: Пушкин стреляется с Дантесом. На лавке лежала старуха.
— Бабушка, а бабушка? — спросил офицер. Старуха молчала.
— Бабушка?
— Ну чего тебе? — прошептала та, словно во сне, не открывая глаз. — А ежели насчет плотников, так прикажи ты им из этой ямы лес вынуть. Лес дюже хороший. Дед давно грустит без своей баньки, да и мне без нее тоскливо. Может, и впрямь поможешь? А?
Видавший виды офицер тихонько постоял, повернулся и на цыпочках вышел в сад, потом привалился к земле и крепко задумался.
Задумался над этой неожиданной историей и я.
Нужно иметь в сердце много добра и доброго согласия с жизнью, чтобы вынести такие страшные беды, когда ты уже старый. Старый-то так же хочет жить, как и молодой. Но ведь ему труднее начать жизнь сызнова, в особенности если эту жизнь преждевременно поломала судьба.
Дай бог пушкинским старику и старухе жить-поживать и добра наживать еще многие лета. Они должны жить, иначе быть не может, ибо неодолима сила характера русского.
САЛЮТ ПУШКИНУ
В Михайловском шумело эхо войны. Саперы неустанно слушали и щупали землю. Мины находили в самых неожиданных местах, даже там, где считалось, что всё уже хорошо проверено и чисто. Под крыльцом домика, в котором разместилось управление заповедника, оказалась тщательно замаскированная мина. А по этой лестнице поднимались члены Государственной комиссии по расследованию фашистских злодеяний — К. Федин, Н. Тихонов, Л. Леонов. В этом домике ночевали академик А. Щусев, председатель правительственной комиссии по разработке проекта восстановления заповедника, художник А. Лактионов… Знали бы они, как заглядывалась на них смерть!..
Или вот старый клен у домика няни. Уж где-где, а около этого места особенно тщательно проверяли землю. И какой огромный неразорвавшийся снаряд лежал под основанием ствола исторического дерева! Спасибо, обнаружить его помог случай. В мае 1949 года, за две недели до юбилейных пушкинских торжеств, разыгралась сильнейшая гроза. Прямым попаданием молнии древний клен расщепило надвое. Земля вокруг дерева оголилась, и все увидели снаряд. Когда саперы его вытащили, он оказался размером почти в человеческий рост. Снарядище вывезли за пределы заповедника и взорвали.
Саперы работали в заповеднике почти пять лет. И всё же даже после 1949 года находили фашистские дары. В ограде Святогорского монастыря, особенно сильно заминированного немцами, нашли мину в 1953 году! Уходя из Михайловского, эсэсовцы бахвалились: «Если мы уйдем — ваша земля будет за нас воевать еще пятьдесят лет!»
Да, земля гудела, люди гибли, только гитлеровцы просчитались. Прошло немного лет, и всюду на заповедной земле наступил покой и мир, — никаких фашистских следов не стало. Остались только ямки, ямы да знаки на старых деревьях, которым были нанесены жестокие раны и увечья, и они теперь чувствуют себя как инвалиды первой группы Великой Отечественной…
Саперы оставили по себе хорошую память в Михайловском. В свободное время они добровольно и с большой охотой помогали нам восстанавливать домик няни — первый музей, открытый в 1947 году. Очищали Михайловские рощи от пней и завалов, зарывали траншеи, окопы, блиндажи. Леон Абгарович Орбели — тогдашний вице-президент Академии наук — горячо благодарил их за это святое дело. Многим жителям деревень Бугрово и Гайки саперы помогли построить новые избы. А сколько народу харчевалось в походных солдатских кухнях, сколько концертов и киносеансов было устроено под открытым небом Михайловского Для людей, которые за четыре года оккупации совсем отвыкли от художественного слова, кино, музыки! Этих добрых дел никто и никогда не забудет!
Вечная память двум бойцам, погибшим при разминировании Тригорского и Петровского!
В Михайловском, слава богу, всё обошлось благополучно, без жертв.
Теперь, когда толпы людей ежедневно приходят посмотреть восстановленный дом поэта, первое, что они видят в прихожей, — это маленькая медная пушечка-мортирка. О ней в книге А. Мошина — собирателя народных легенд о Пушкине, изданной до революции в Петербурге под названием «Новое об 11 великих писателях», приводится свидетельство местного старожила Ивана Павлова: «Пушечка такая стояла завсегда около ворот Михайловского еще с давних пор…»
Потом эта пушечка исчезла неизвестно куда, как, впрочем, исчезла вся обстановка усадьбы до последнего черепка…
И вот в сентябре 1953 года в центре Михайловского, в нескольких шагах от густого орешника, замыкающего парк с северной стороны, там, где стоят полукруглые трельяжные беседки, солдат А. А, Алексеенко, из подразделения саперов, которым командовал подполковник И. П. Солдатов, вдруг зычно закричал:
— Ребята, вот так пушка!
К Алексеенко подбежали другие солдаты и мы, сотрудники заповедника. И действительно все увидели пушечку. Она лежала на глубине 60–70 сантиметров от внешнего покрова земли. Пушечку вынули, стали рассматривать. И тут всё объяснилось. Это была так называемая каронада-пушечка, какие в старину обычно ставились помещиками в своих усадьбах. Из них в праздничные и знаменательные дни палили в честь хозяев и их гостей. На пушечке выгравированы обозначения. На одной из опорных пят надпись «Р. Р. Моrtier» и цифра 1. На другой — «21 Р. F. 1831». Около запальника следы монограммы, кем-то тщательно сбитой.
Вот и нашлась старинная пушечка Михайловского!
Прежде чем она была передана музею и поставлена там, где сейчас стоит, произошла трогательная сцена. А. А. Алексеенко подошел к подполковнику и отрапортовал:
— Товарищ подполковник, разрешите в честь Александра Сергеевича Пушкина пальнуть разок из этого орудия! Холостым!
Подполковник подумал, посмотрел на меня и спросил:
— Ну что же, ежели директор не возражает? Пушечка еще сильная, сохранилась прекрасно!..
Я, конечно, согласился. Подполковник приказал: