У ночи тысяча глаз
Шрифт:
— Вам там видно, как спускаться? — услышала я голос издалека.
— Нет, — мягко ответила я. — Но я все равно не знаю, каков мой путь, так что это не имеет значения.
Вскоре, когда я еще отдалилась от него, он заговорил снова:
— Не борись, бедное сердце. Изменить ничего нельзя.
Его голос оставался за спиной, но там было темно. Темно впереди, темно сзади, темно со всех сторон.
Немного погодя один из нас зашевелился — в машине. Не помню, кто именно.
Но заговорила я. Отупело огляделась, словно до того мучительно долго пробиралась сквозь
— Мы давно здесь сидим?
— Не знаю, Джин, — выдохнул отец.
Я подняла голову, глянула вверх и поморщилась.
— Все еще ночь, — констатировала я. — Звезды… Та же самая ночь, когда мы сюда приехали?
— Не знаю, Джин, — ответил он с какой-то новой для него покорностью: ни дать ни взять пай-мальчик, который старается хорошо себя вести, говорит, только когда к нему обращаются, и ждет разъяснений от взрослых, если чего-то не понимает.
— У меня в голове такая легкость. — Я чувствовала себя как после пары бокалов шампанского. — Смотришь на звезды, а они все шевелятся наверху, смешиваются, плавают переменчивыми кругами — ни дать ни взять часы на драгоценных камнях. А вместе с ними плывет и моя голова. — Мой задранный подбородок описывал небольшой овал, следуя за вспыхивающими, кружащимися, сцепленными колесиками, которые, как мне представлялось, я видела. Я быстро опустила голову, она безвольно поникла. Внизу уже никаких звезд не было.
— Нам лучше поехать домой, к себе, — сказал отец. — Я ничего не чувствую, но думаю, нам лучше поехать домой. Прохожие останавливаются и смотрят на нас как на чудиков. Мне это не нравится.
— Мне тоже, — согласилась я, но не пошевельнула опущенной головой.
— Нам лучше поехать домой, к себе, — без выражения повторил отец.
— Он так далеко отсюда, наш дом, так далеко…
— Но мы должны вернуться туда, мы там живем.
— По-моему, я не помню дорогу туда. Все расплывается, я не в состоянии четко мыслить.
— Ты можешь вести машину? — беспомощно глядя на приборную доску, поинтересовался он.
— Вряд ли. Могу попытаться, если хочешь, но едва ли у меня получится.
— Люди по-прежнему так странно на нас смотрят, — захныкал он. — Стоят и глядят и не хотят расходиться.
— Они думают, мы пьяные, — объяснила я. — Мы так прижались друг к другу.
Одной рукой я попыталась ухватиться за «баранку», другой — повернуть ключ зажигания. Ключ выскочил и упал на пол. Рука не сжималась и соскальзывала с рулевого колеса, я никак не могла удержать ее там.
— Не могу, — прошептала я. — Не могу. Не знаю, что со мной. Дай мне немного посидеть спокойно. Потом попробую еще раз.
— Я тебе помогу, — вызвался он и положил свою руку на руль. Я вернула туда же свою. Затем добавили к ним еще наши две руки. Теперь уже держались за него четырьмя руками, по две слева и справа. Вместе попытались повернуть его, и, наконец, в полном изнеможении оба отлепились от «баранки» и оставили ее в покое.
— Надо сесть в такси, а машину оставить здесь.
— А ты можешь выйти и поймать такси?
Но я тут же быстро его остановила:
— Нет, не хочу, чтобы ты куда-то ходил. Попроси вон того мужчину, который глазеет на нас.
— Мистер, — обратился к нему отец слабым голосом, — вы не будете так добры поймать для нас такси и подогнать
— А в чем дело, — с насмешкой спросил прохожий, — вы что, сами не в состоянии это сделать?
«Когда умираешь, никто уже тебе не поможет», — безропотно подумала я.
— Мы нездоровы. Не в состоянии выйти из машины.
Чтобы убедиться в нашей искренности, стоило только посмотреть на нас, и как только он подошел, тут же все понял. На лице у него появилось выражение искреннего раскаяния.
— Да-да, разумеется, сейчас я пригоню вам такси.
Человек повернулся, дошел до угла и свернул. Теперь мы его не видели. Зато слышали, как он безуспешно крикнул раз или два, пытаясь остановить машину, а затем наконец пронзительно свистнул, точно в металлический свисток.
— Она вся белая как мел, — объясняла какая-то стоявшая рядом женщина и, став поближе, обратилась непосредственно к нам: — Что случилось? Вы попали в аварию?
Там и сям вокруг машины застыли люди, не так уж и много, трое, четверо, может больше, — время позднее, темно, да и смотреть-то особенно не на что. Останавливались только потому, что до них уже кто-то остановился и глазел на нас.
— Оставьте их в покое, — с грубоватым сочувствием к нам призвал собравшихся мужчина, стоявший в нескольких шагах от нас.
Я посмотрела женщине в глаза.
— Да, оставьте нас в покое, пожалуйста, — униженно и жалко попросила я.
Она, нисколько не смутившись, отошла на свое прежнее место.
На улице появилось такси и затормозило рядом с нами. Человек, который его нашел, стоял на подножке, одна его нога болталась в воздухе. Он соскочил и помог нам, открыв обе дверцы — дверцу такси и нашей машины. Дверцы чуть ли не встретились, и у нас получился как бы закрытый проход, по которому мы могли выйти из одной машины и сесть в другую. Мужчина, пригнавший такси, помог нам и здесь: сначала подал руку мне, а потом мы с ним вытащили отца, взяв его за обе руки. Мужчина — стоя на земле, а я изнутри такси. Кое-как нам удалось усадить его рядом со мной. Водитель протянул руку назад и закрыл дверцу.
Мы постояли еще немного, и я все удивлялась, почему мы не едем. Потом до меня дошло, что никто не сказал таксисту, куда нас везти. Я подалась вперед. Услышав, что вожусь с раздвигающимся стеклом у него за спиной, водитель повернулся и помог мне. Я назвала ему адрес.
Он был не так поражен, как мы, и по-прежнему мог вести машину. Наконец она тронулась, и наше шикарное авто, в котором мы просидели так долго, скрылось за углом.
Теперь звезд не было видно. Их полностью закрывала крыша такси, а если поплотней сгруппироваться посередине сиденья, их нельзя было заметить даже в боковые стекла — их закрывали проносившиеся мимо здания.
Один раз мы остановились на светофоре и простояли с минуту. Я спросила отца:
— Ты хочешь выпить — по дороге, пока мы не добрались домой? Вон бар. Попросим водителя, и он принесет нам.
— Нет, теперь я боюсь пить. В первый раз все было совсем по-другому. Сущая мелочь. Тогда полагал, что спиртное поможет. Но теперь боюсь пить…
Крепко обхватив обеими руками, я прижимала его к себе, и его голова оказалась ниже моей, нависнув над моими коленями.
— Плохо — так бояться, да, Джин? — пробормотал он.