У ночи тысяча глаз
Шрифт:
— Так точно, сэр…
— Да, сэр, лейтенант…
— Так точно, сэр…
Сокольски уже оказался рядом с будкой. Один раз, чтобы легче было стоять, он оперся ладонью о стеклянную панель второй кабинки, не той, в которой находился Доббс. Затем убрал руку, и на стекле осталось мокрое пятно — нервничая, он потел. Мужчина в будке повернул голову и бросил на Сокольски короткий взгляд, оставшийся на стекле эфемерный отпечаток затуманил черты его лица подобно прозрачной маске, над которой открыто смотрели его глаза. Затем он снова повернулся лицом к стене,
Доббс вышел, и они постояли немного возле будок.
— Устроил мне такой разгон. Жаль, что ты не слышал.
Сокольски в тревоге прикусил нижнюю губу.
— Он с нас не слезет, — продолжал Доббс. — Без него, говорит, даже не показывайтесь.
Сокольски приглушенно ахнул в испуге:
— Он считает, мы от него что-то утаиваем?
— Давай двигаться, — заключил Доббс. — Тут нам все равно ловить некого.
Они направились вдоль стены к выходу, в том же порядке, в каком вошли, — Сокольски тащился за Доббсом.
— Чеки не забудь, — напомнил Сокольски.
Доббс сделал крюк к столику, где они сидели.
И опять сначала подошел к тому, что был занят еще до их появления в закусочной. По ошибке взял бесхозный чек. Затем, сообразив, бросил его с некоторым раздражением, прошел дальше, взял свои чеки и присоединился к напарнику у кассы. Прозвенел кассовый аппарат. Они ушли.
Мужчина в будке порылся у себя в кармане, вытащил два десятицентовика, двадцатипятицентовик, несколько пенсов, посмотрел на них, снова сунул в карман и встал.
Открыл дверцу будки, вышел в зал, подошел к кассиру.
— Дайте мне, пожалуйста, два пятицентовика, — смиренно произнес он и положил десятицентовик.
Кассир хмуро на него посмотрел. Но деньги все же разменял. Мужчина взял пятицентовики и вернулся в телефонную будку.
Дверь закусочной снова распахнулась, вошел Доббс и положил перед кассиром какую-то мелочь.
— Пачку сигарет, — нетерпеливо бросил он. — Только что был здесь, а купить забыл.
Плечо, локоть, бедро другого мужчины как раз скрывались за дверцей будки.
Доббс схватил сигареты и выскочил на улицу. Измученная дверь крутнулась еще раз и замерла.
В будке звякнула опущенная в отверстие монета. Диск аппарата заскрипел и быстро повернулся — всего раз.
— Главное управление, пожалуйста, — смиренным голосом сказал мужчина.
Глава 19
Конец полицейской операции
Десять пятьдесят одна. Макманус у себя в кабинете, один. В том же самом кабинете, в котором они стояли перед ним вытянувшись в струнку и в котором он раздавал им задания и указания. Когда же это было: два дня или два месяца назад? Сейчас лейтенант совершенно один, под конусом света от большого белого треугольника с основанием на столе корпит над донесением. Слева от него лежат еще два донесения, которые он только что прочитал. А справа еще три, а может, четыре, до которых пока руки не дошли. Донесения поступили от всех оперативников. И все об одном и том же.
Макманус снял пиджак и галстук, на голове соорудил кукушкино гнездо, все еще полноценное для человека его возраста. На столе тикали его карманные часы с открытой крышкой. Он постоянно поглядывал на них, отрываясь от докладов, потом снова брался за перо.
Макманус, что называется, зашился, как и все другие, кто занимается этим делом. Потому-то и злится и выходит из себя. Не привык выполнять работу к какому-то строго установленному жесткому сроку. Такого с ним еще в жизни не случалось.
Закончив читать доклад, он подчеркнул этот факт, разочарованно стукнул тяжелым кулаком по столу. Лейтенант сделал это и по прочтении первых двух донесений. Никакого толку, они никуда не ведут. Он отложил донесение, взял следующее.
Зазвонил телефон. В среднем он звонил каждые четыре-пять минут уже много часов подряд, а сейчас, если на то пошло, набирает скорость. Правда, на сей раз всего лишь дежурный сержант.
— Нет, — решительно отказал лейтенант. — Занят по горло. Пусть этим займется кто-нибудь другой.
И взял новое донесение, начал читать, но голова все еще занята предыдущим докладом, что-то в нем не давало Макманусу покоя. Он оставил новое донесение, возвратился к предыдущему, ероша волосы.
Просмотрев его еще раз, отбросил в сторону и снял телефонную трубку:
— Срочно доставьте сюда хозяина лавки подержанных вещей. Спитцера. Хочу потолковать с ним лично. Как это он не знал, что туфли стояли у него в витрине? А впрочем, ладно, отставить. Уже слишком поздно.
«Но даже если он и знал, — думал Макманус, — что это нам дает? Суть ведь в том, откуда об этом знал Томпкинс? Мы все время попадаем в один и тот же тупик. Откуда бы ты ни начал, непременно всегда оказываешься в том же месте».
Он закончил читать следующее донесение и снова с недовольством стукнул кулаком по столу.
Десять пятьдесят три. Позвонил Моллой с севера штата. Новые подробности об эпизоде с побегом львов:
— Мать малыша лет восьми-девяти только что притащила его за шкирку к местному участковому. Я тоже при этом присутствовал. Он все еще завывал от порки, которую ему задали дома. Мальчишка признался, что зажег хлопушку, бросил ее в клетку со львами, а сам удрал.
— И что же у нас получается?
— Парадокс какой-то. Продали всего две хлопушки, понимаете, я вам об этом уже говорил. Одну Хьюзу, другую — малышу. Хьюз задумал совершить убийство, а малыш — просто попроказничать. Вышло так, что малыш сделал именно то, что намеревался сделать сам Хьюз. Только малыш его опередил. Хьюз перепилил цепочку от боковой двери, подготовил все загодя. Но его жена так и не пришла, и не ждала его перед клеткой. Зато лев встретил его на полпути домой, вместо того чтобы ждать, когда он туда доберется. Несколько раньше срока, только и всего. Но метод был типично его, хлопушка и все такое прочее. Парадокс, да и только.