У Пресноводья дуб зеленый…
Шрифт:
– А на кой ляд прислал? – Антип, всю ночь ладивший ловушки на несуществующую рыбу и углублявший бухточку, был совершенно не склонен к любезностям.
– Карасей вам наловил, – с тем Родриго открыл сумку, рюкзака же трогать не стал, разумно полагая, что нужно же и для Уклейки с Коськой оставить.
– Что ж ты сразу не сказал? – Афоня опустился на корточки, разинул зубастую пасть и закинул туда крупную рыбину всю целиком.
Родриго заставил себя смотреть, не отводя глаз. Ведь именно так питается невеста – пора привыкать…
Перекусив, водяные
– Сам-то позавтракал? – спросил Афоня. Спросил, впрочем, когда рыбы в сумке уже не осталось.
– Кофе попил с бутербродом.
– Кофе? Бутерброд? – заинтересовался Афоня. – Это что такое?
– Кофе – напиток такой коричневый. Бутерброд – хлеб с маслом, сверху колбаса.
Тут оказалось, что водяные не знают ни хлеба, ни масла, ни, тем более, колбасы.
Собственно говоря, момент для водяных был исторический – впервые болотные жители по-приятельски беседовали с существом из гнусного племени мелиораторов. Веру Федоровну они, привыкнув смотреть на своих женщин свысока, за равноправную собеседницу не считали. Беседовали, впрочем, несколько свысока, за принесенную рыбу даже не поблагодарили – злокозненное осушение болот принесло столько горя, что не сумкой карасей было откупаться. Но Родриго был доволен уже и тем, что будущий тесть проявляет любопытство.
– Еще с сыром бывают бутерброды, с консервами, с лососиной, – перечислял он.
– С лососиной? – тут Афоня и Антип переглянулись. – Это где же там у вас лососина?
– Я принесу! – отпрыгнув на безопасное расстояние, пообещал Родриго и стал отступать к мосту. Уж очень ему не понравились хищно приоткрывшиеся зубастые рты.
– Ну, принеси, принеси, – позволил Антип. – Да чего ты шарахаешься, крещеная душа? Мешок-то свой прихвати!
Родриго, в любой миг готовый дать деру, подкрался к рюкзаку, вскинул его на плечо – и поспешил к мосту, водяные же ушли в прибрежные кусты.
– Совсем Янка сдурел, мелиоратора с карасями прислал, надо же… – бормотал Антип.
– А тебе бы лучше голодному здесь сидеть? – возразил Афоня. – Сосед умнее нас с тобой оказался, вон – с крещеной душой как-то договорился. И нам ведь договариваться придется…
– Гляди у меня! – Антип замахнулся на подручного, однако, невзирая на сытое брюхо, напала на него мрачность и он только сплюнул. Афоня был прав – поселившись, можно сказать, под самым носом у людей, водяные должны были как-то строить с ними отношения. Но думать об этом совершенно не хотелось.
Родриго не знал, когда ждать Уклейку, – ни Янка, ни Коська, ни сама водяница никогда времени не считали и не догадались сказать, сколько суток уйдет на дорогу. Поэтому парень решил околачиваться поблизости, а, чтобы не бездельничать, придумал себе занятие – отправился на рынок за продовольствием. Сперва, правда, заскочил домой и оставил на балконе рюкзак – чего его взад-вперед с грузом карасей таскать?
Рынок имел жалкий вид – люди покидали город, все меньше было и продавцов, и покупателей, огромные павильоны стояли полупустые. Посчитав деньги в кошельке и решив,
Со всем этим грузом он вернулся к мосту, перешел его до середины, где был спуск на остров, и уже почти сошел с лестницы, когда из-за бетонного блока появился матерый водяной.
– Это ты, дядя Антип? – удивленно спросил Родриго. Водяной был вылитый будущий родственник – такой же здоровенный, зеленовато-бурый, в клочьях взъерошенных водорослей, с сивой гривой, почти закрывавшей лицо. Но Антип не стал бы так грозно надвигаться на Родриго – они ведь вроде поладили.
– Рыбу гони! – приказал водяной. – Клади сюда, живо!
Родриго хотел было взбежать по лестнице – но сзади на ней уже стоял другой звероподобный болотный житель, с дубиной.
– Рыбу, говорят, выкладывай! – приказал он. – Всю отдашь – отпустим!
– Да подавитесь вы этой рыбой! – в сердцах воскликнул Родриго и, раскрыв сумку, вывалил консервы и мороженого хека на пожухлую прошлогоднюю траву.
– Это что? – опускаясь на корточки, спросил тот, кто был вовсе не дядей Антипом.
– Рыба!
– Это – рыба? – он взял банку и повертел ее в толстых когтистых пальцах.
– Рыбные консервы, – объяснил Родриго.
– И где же такие водятся? – нехорошо оскалившись, поинтересовался незнакомый водяной.
– Откуда я знаю! В море, в океане…
– В Океане! – воскликнул водяной с дубиной. – Так это же нам прислали! Нам! Из Антарктиды!
Хорошо, что Родриго уже знал про обращение к антарктическим жителям, не то бы расхохотался – и получил дубиной по глупой голове.
– Вам, вам, – подтвердил он. – Ешьте на здоровье.
– А как? Стой, куда?
Попытка проскочить мимо дубины на лестницу блистательно провалилась.
– Это не рыба! – сидя на корточках, продолжал матерый водяной.
– Да рыба же! Вон – и картинка нарисована!
Водяной изучил наклейку.
– У нас такая не водится.
– Так говорю же – из океана!
– Сам ешь, мелиоратор! Кусай! Ну? – водяной с неожиданной резвостью вскочил.
Банка была поднесена прямо под нос Родриго, но парень увернулся и кинулся бежать, во всю глотку призывая Антипа и Афоню.
– Идем, идем! – раздалось от берега.
Родриго пробежал еще несколько метров и, не слыша сзади топота, обернулся.
Если бы он не был так напуган, то расхохотался бы.
Водяные, плавающие быстрее иной рыбины, по суше передвигались исключительно шажком, их мощные ноги с мягкими и широкими ступнями не были приспособлены для бега, и потому преследователи сразу отстали от парня, но торопились, как могли. Навстречу же им на предельной скорости ковыляли Антип и Афоня.
– К нам, сюда! – кричал Афоня, уже вооруженный ржавым железным прутом. – Ах вы, змеева икра!