У принцессы век недолог

Резанова Наталья Владимировна

– ...и чаша по-прежнему лежит у воды. Без всякой охраны.

– Это днем. А ночью вы ее забираете или все же стражу выставляете?

Спутники боярина расхохотались, хотя в словах моих, кажется, не содержалось ничего смешного. И было в этом смехе нечто показное, вымученное.

Нераду Бобоану не засмеялся и не улыбнулся. Он произнес:

– Вот ты, домна Райна, и проверь, какова здесь стража по ночам. Если завтра утром ты принесешь эту чашу в мою крепость, тогда и поговорим. А теперь – прощай!

Он повернул коня и с места сорвался в галоп. Свита устремилась за ним, обдав меня очередной порцией пыли.

И поесть

не предложили. Все-таки что в Шерамуре, что в Поволчье обычаи на сей счет получше. А проверка – демон Псякрев с ней, дело житейское. Нигде не берут на работу посторонних людей без проверки – если речь действительно идет о работе, а не о том, чтоб порадеть нужному человечку. Посмотрю, какой они выставят на ночь наряд и разберусь с ними.

Только отчего они смеялись при упоминании о страже?

Что ж, пора озаботиться пропитанием в ожидании ночи и заодно побеседовать с местными жителями. Если, разумеется, я смогу их понять. Из всех языков, что мне пришлось выучить, образовалась в памяти такая мешанина... но, возможно, из нее удастся выловить нечто полезное.

Корчма нашлась на одной из прилегающих к площади улиц. Обед не слишком меня порадовал (правда, на данный момент меня ничто не радовало). Составляла его отвратительного вида каша под названием мамалыга (я вообще не люблю кашу) и невинноубиенное истощенное существо, выдаваемое за цыпленка, обильно приправленное красным перцем. Вина я заказывать не стала – достаточно выпито вчера, а нынче ночью мне предстояло не спать и голову сохранять ясной. Поэтому я снова прогулялась на площадь, к пресловутой чаше. При этом заметила, что людей на площади, да и на улицах тоже, явно поубавилось. Хоть Торговище и без того не выглядело городом густонаселенным.

Может, я неправильно поступила? Может, надо было сразу прорываться в крепость? Ведь на самом-то деле я вовсе не собиралась поступать на службу к Бобоану, и чаша эта мне на фиг не нужна. Но нет – сразу не получилось бы, в крепости приметили меня, как только я появилась в городе. Что ж, подождем до темноты, а там – по обстоятельствам.

Я вернулась в корчму и окликнула хозяина. Еще раньше я установила, что на нынешнем имперском он не говорит, притом что это есть язык международного общения. Скорее, его речь напоминала сильно искаженный диалект перворимского. С пятого на десятое мы друг друга понимали.

– А что, отец, – спросила я, – колдуны в вашем городе есть?

– Колдуны? – он недоуменно сдвинул брови.

Ишак-Мамэ! Я же сама объясняла Гверну, что в каждой стране чародеи могут называться по-разному. И вообще, бывала я в краях, где «колдунами» пироги именуются.

– Ну, маги... волхвы... темпестарии... стриги...

Последнее слово нашло несомненный отклик.

– Стригои, – прошептал он.

– Хорошо, пусть будут стригои. Так они здесь водятся?

– Не здесь. Не сейчас. – И он поспешно удрал на кухню.

Что сие значит? В Торговище не водятся? Или раньше водились, но вымерли? Или говорить об этом здесь и сейчас нельзя? Я лично склонялась именно к такому объяснению.

Терпеть не могу платить за информацию наличными, но, кажется, по-иному не получится.

Извлекши из кошелька серебряный семиамур, я покатала его между пальцами. Еще в порту Моне я разменяла часть золота серебром. Вид золота людей нервирует и внушает превратные мысли.

Приманка сработала. Исчезнувший корчмарь вылез из кухни.

– Знаешь, я не наела у тебя и на четверть этой монеты. Но если ты ответишь на вопрос, который я тебе задавала, то я не потребую сдачи.

Корчмарь уставился на монету. Во взгляде его боролись страх и жадность. И, как заведено от века, жадность победила. Он приблизился к столу.

– Ну? – подбодрила я его. – Стриги. Или... как это? Стригои и стригойки.

Он кивнул.

– Вражиторы, лоайницы, шоломонары, проколичи...

– Эк, богатые у вас по этой части края.

– Богатые, – подтвердили он и потянулся за монетой. Но я прикрыла ее ладонью.

– И где у вас тут это богатство можно найти?

– Не тут. В проходе Горго у Купатских гор... на реках Надуй и Авжеж... Они приходили сюда. Но теперь не приходят.

Он умолк и выдержал паузу, настолько длительную, что стало ясно – корчмарь не скажет ни слова, пока не получит монету. Прежде чем убрать руку, я спросила:

– А кто приходит?

– Другие. Йелес... – Он цапнул монету со стола и отступил к кухонной двери.

– Это в городе. А крепость здесь при чем?

– Ничего не ведаю про крепость. – На всякий случай он шагнул за порог и, уже из-под защиты кухни сказал: – Домна! Как будешь уходить – кошелек-то оставь.

– Это с какой стати?

– Когда йелес тебя заберут, они и деньги заберут. Они всех и все забирают, так уж лучше тебя, чем нас. Тебе деньги уже без надобности, а у меня семья.

– А харя не треснет? – я машинально ответила по-поволчански, но не сомневаюсь, что он меня понял.

Кухня хранила молчание. Что ж, мы в расчете. Одно можно понять – магов-колдунов в городской черте искать не следует. Есть вероятность, что они сами меня найдут.

Тем временем стало темнеть. Надо было взглянуть, не сделал ли Бобоану новый ход. Не зря же корчмарь поспешил заткнуться при упоминании о крепости.

Но едва я ступила за порог, как дверь корчмы с грохотом захлопнулась за моей спиной. Слышно было, как корчмарь торопливо загоняет в пазы задвижки, скрипит ключом в замке и придвигает к двери столы.

Чудак человек! Он что думал – если б я подзабыла что-нибудь в его заведении, так непременно стала бы ломиться в дверь? Надо бы – высадила ставню в окне, да и соломенную крышу пробить не так трудно. Только я ничего там не забыла, и возвращаться незачем. Кошелек ему оставь, как же!

Глянув окрест, я заметила, что улицы Торговища совершенно пусты. Оно, конечно, не так чтоб удивительно. Это вам не Гран-Ботфорте, где в больших городах по ночам жизнь бурлит ключом. Даже в империи, не говоря о Поволчье, с наступлением темноты люди разбредаются по домам. Но, как правило, те, кому не спится, собираются в кабаках, тавернах и бирхалле. А тут в корчме я была единственной посетительницей. Даже у Лапсердаки вечером толпился народ, хотя заведение было не из лучших. Здесь же – никого. И в домах не видно ни огонька. Ставни заперты, двери тоже. В Торговище не только никто не решался с приходом ночи высовываться на улицу. Не меньше того здесь опасались кого-то впустить в дом. Вряд ли бы они так вели себя по отношению к страже, приходящей из крепости. Так боятся ночных грабителей и разбойников. И корчмарь что-то подобное лопотал. Только если сюда по ночам наведываются грабители, то почему золотая чаша лежит на площади? Значит ли это, что боярин Бобоану в сговоре с грабителями? Или... грабителям нужно вовсе не золото?