У пристани
Шрифт:
— Любовь? Да! — вскрикнула Ганна и продолжала с загоревшимся взором: — Я люблю Богдана. Люблю как спасителя, как героя, как богом посланный нам дар, но не тою жалкою любовью, которая воспламеняет на мгновение нашу кровь, а всею душой и всей своей жизнью, и не ищу у него любовных утех!
— Ха-ха-ха! — разразилась наглым смехом Елена. — У старика найти их трудно, но булава блестит и в старческой руке!
— Обида, пани! — вскрикнула Ганна, забывая от гнева все, но в это время двери в зал распахнулись и в него вошли поспешно Богдан, Золотаренко и Богун. Ганна
— Что случилось здесь, Ганно? — произнес он, подходя к ним быстрыми шагами и устремляя на Елену пронизывающий взор.
— Ничего, дядьку, простите... Я еду... — ответила торопливо Ганна.
— Ты оскорбила ее?! — вскрикнул бешено Богдан, хватая Елену за руку. — Что, что ты сказала ей?
Елена гордо закинула голову и произнесла громко:
— Отчета в своих словах я здесь не стану никому давать: я здесь не хлопка, — я гетмана Украйны жена!
— И бывшая войскового писаря полюбовница! — прошипел Богдан, сжимая ее руку, и с силою оттолкнул ее от себя.
Елена слабо вскрикнула и упала бы на пол, если бы ее не поддержал подоспевший в это время Выговский.
— Ясновельможный гетмане, — произнес он торопливо, — окончился ужин... Все ищут гетмана.
— Что? — произнес с трудом Богдан, проводя рукой по лбу. — Ищут гетмана? Так прикажи играть сейчас полонез. — И, обратившись к Елене, он произнес, сдерживая свой гнев: — Ступай, и чтоб никто из гостей не заметил того, что произошло здесь!
Вскоре зал наполнился гостями; музыка грянула с хоров, и пары двинулись плавно по залу. Танцы начинали уже оживляться, когда в зале появился бледный, взволнованный Морозенко; он торопливо прошел по зале и, подойдя к Богдану, произнес:
— Ясновельможный гетмане, от полковника Кречовского лыст.
— Что? Что такое? — вскрикнул Богдан, разрывая с каким-то неприятным предчувствием пакет, и принялся читать письмо.
Все вокруг переглянулись и занемели.
С первых же строк лицо гетмана покрылось багровою краской, рука судорожно скомкала бумагу, не дочитавши письма, он яростно вскрикнул, подымая налитые кровью глаза:
— Так вот какие товарищи-помощники мои, которые со мною вместе стараются спасти Украйну из неволи и сравнять ее с другими государствами! Свою только волю хотят тешить! Бунтуют кругом чернь и нарушают закон! Так нет же! Согнуть Богдана вам не удастся! Казнить его! Смерть ироду!
Бешеный крик гетмана пронесся по всему залу и заставил всех вздрогнуть. Музыка умолкла, танцы оборвались; испуганные шляхтичи побледнели и столпились беспорядочною кучей посреди зала; козаки и старшина окружили гетмана.
— Кого, кого казнить, дядьку? — бросилась к Богдану Ганна.
— Изменника гетманского Сулиму!
— Сулиму? — вскрикнули в ужасе Ганна, Золотаренко и Богун, а за ними и остальные козаки.
— Да, его! — продолжал горячечно Богдан. — Он собрал против меня двадцать тысяч и присоглашал к измене Кречовского, но верный друг прислал ко мне изменника, отрубивши ему правую руку! Смерть, смерть ему!
— Смерть! — подхватили
— Нет, гетмане, постой, останови свое решение, — заговорила она горячо, возбужденно. — Сулима молодой, но честный козак, отчаяние могло его подвинуть, но сердце у него...
— Нет, нет! — перебил ее бешено Богдан. — Я не прощу его! Довольно. Со всех сторон я слышу только о бунтах, изменах, повстаньях! Я хлопочу для Украйны, а кругом одна измена, подлость, ложь! Кругом бунты, убийства, зверства. Они хотят снести в своем безумье все: закон, порядок и силу Украйны. Их допустить — в пустыню превратится все. Но нет! Булава в моей руке для того, чтобы карать виновных. Изменнику Сулиме смерть!
— Стой, гетмане, пусть так! — заговорил пламенно Богун, смело выступая из окружившей гетмана толпы. — Кругом бунты, свавольства, зверства, но знаешь ли ты, что вызывает это все? Ты удивляешься, что чернь бунтует; а что делает кругом шляхта, которой ты снова отдал народ? Везде со своими командами набрасываются они на безоружное поспольство, жгут, вешают, сажают на кол. Народ бежит в Москву... Встает кругом гроза. Сулима тоже не устоял, но прости его... он честный сичовик!
— Изменник подлый! — перебил его Богдан.
— И гетману, и Украйне! — подхватил Тетеря.
— Но, гетмане, прости! Ведь он понес уже кару! — произнес Золотаренко.
— Прости, прости Сулиму! — раздались за ним кругом отдельные голоса.
— И наказать лишь тем, что отрубил ему Кречовский руку? Ха-ха-ха! — разразился Богдан бешеным хохотом. — Изменнику это шутка. Смерть за измену!
Кругом раздался глухой ропот.
— Ты, гетмане, так охраняешь мир, подписанный с ляхами, что для него готов жертвовать жизнью наилучших козаков, а над этим миром смеются, издеваются и сейм, и шляхта, — продолжал вне себя Богун. — Известно ли тебе, что делает кругом Ярема? Казнит целые села, сжигает города! А князь Корецкий вещает, на кол сажает, выкалывает глаза, распарывает носы...
Среди собравшихся послышалось шумное движение.
— А спрашивал ли ты панов, — продолжал еще запальчивее Богун, — зачем старый дьявол Потоцкий встал с коронным войском на нашей границе и под видом усмирения хлопов врывается в Украйну с войсками и мстит всем жителям за свой позор? Ты веришь им, а они хотят только усыпить твою волю и налететь на безоружных.
— Стой! — перебил его Богдан и, обратившись к Киселю, произнес гордо и высокомерно: — Пан воевода киевский, я спрашиваю, что значат все эти слова?
Все кругом занемели и обратили свои взоры на воеводу.
И вдруг среди наступившей тишины раздался голос Киселя:
— Я отвечать гетману на этот вопрос не стану: сейчас вот мне передано известие, каким меня оповещает сейм, что мир с козаками нарушен и вся Польша идет на вас войной.
Как дикий порыв ветра, промчался один общий крик по всей зале и умолк. Все замерли.
— Иуды! Псы! — крикнул бешено Богдан, бросаясь вперед. — Повесить их всех до единого!
Шляхтичи одеревенели.