У птенцов подрастают крылья
Шрифт:
И, как бы повинуясь моему желанию, Джек заволновался, заискал и замер на стойке.
— Бекас!.. — с невольным волнением прошептал я. — Идем. Только не забегай вперед собаки.
Сережа кивнул. Мы стали быстро и осторожно подходить.
«Боже мой, хоть бы мне застрелить! — мелькнула тревожная мысль. — Сергею нос утереть». Я взял на изготовку ружье.
— Вперед!
Джек сделал нерешительный шаг, и в тот же миг в двух шагах от него сорвался бекас.
С обычным криком: «Шчик, шчик, шчик!» — он метнулся над осокой,
Я вскинул к плечу ружье, выстрелил.
Бекас кувыркнулся в воздухе и пестрым комочком упал в осоку.
«Ура, готов! — пронеслось в голове. — Какое счастье!» Но эти мысли не отразились на моем лице. Наоборот, я даже слегка нахмурился и ледяным голосом произнес:
— А ну давай его сюда.
Джек принес дичь. Сережа подбежал, хотел взять ее, не тут-то было: Джек заворчал и, обежав кругом, подал бекаса мне в руки.
— Он другому не отдаст! — небрежно сказал я, кладя дичь в сумку. — Ну, пошли, пошли, время терять нечего.
Мы двинулись дальше. Сережа с видимым волнением закурил.
— Фу, как воняет! — отмахнулся я от дыма папиросы.
Сережа тут же перешел на другую сторону, под ветер, чтобы дым не шел на меня.
— А здорово ты его! Как ножом срезал, — не скрывая своего восторга, сказал он. — Я и прицелиться даже не успел.
— Бекаса навскидку бить нужно, — наставительно сказал я. — Это тебе не утка какая-нибудь. Недаром же он — королевская дичь.
— Королевская, — с уважением повторил Сережа.
В конце болота Джек снова заволновался и потянул к камышам.
— Наверное, курочка, — сказал я, — приготовься.
Но в этот миг в камышах раздалось громкое хлопанье крыльев, и оттуда свечкой взлетела большущая кряковая утка.
Я вскинул ружье, прицелился, нажал на спуск. Тяну, тяну — почему же нет выстрела?!
Он прогремел рядом над ухом. Утка тяжело шлепнулась в воду.
Да у меня же курки не взведены! Я чуть не заплакал от досады. Какая мне радость, что Джек, вытащив утку из воды, подал ее не Сереже, а мне; теперь это было похоже просто на издевательство. Я передал дичь по назначению.
Сережа был в восторге от своей удачи.
— Ну и здорова! Вот это дичина! — радовался он.
— Дичина-то здоровая, но не королевская, — усмехнулся я.
— Что там королевская! Теперь короли не в моде! — весело ответил Сережа. — У твоей королевской один нос торчит, а самой птицы и не видать. А эта — во, гляди! — И он тряхнул своей большущей уткой.
Признаться, я охотно променял бы десять бекасов на одну такую красавицу. Но я, конечно, и виду не подал.
Сережа на радостях закурил, и дым снова пахнул мне прямо в лицо.
— Ну, опять… — недовольно отмахнулся я.
— Что — опять? — небрежно переспросил Сережа, пряча утку в охотничью сумку. — Ах, дымком на него пахнуло, вот неженка-то! — И он продолжал, покуривая, укладывать свою
Я сразу почувствовал: хоть я и убил королевскую дичь — бекаса — и собака меня считает за главного охотника, а все-таки пальма первенства теперь у Сережи. О злодейка судьба! Зачем она не дала мне взвести курки. Конечно, не Сергей, а я бы убил эту матерую крякушу. Вот тогда бы… Боже мой, какое превосходство было бы на моей стороне! И все это рухнуло, рухнуло из-за какого-то злосчастного курка! Правильно поется: «Судьба играет человеком, она изменчива всегда, то вознесет его высоко, то в бездну сбросит без следа».
Вот теперь я сижу в бездне. А Сергей обкуривает меня своим противным табачищем, и я молчу. И он знает, что я побежден.
Но побежден ли? Я вспомнил давнюю историю в саду за городом, когда я под конец охоты застрелил вальдшнепа. «Посмотрим, кто кого проучит!» — подбодрил я себя, и мы двинулись дальше.
К сожалению, никакой дичи на болоте больше не оказалось. Чувство зависти у меня немного прошло. Сережа вел себя очень скромно, не фасонил передо мной своей уткой. Наоборот, надел сумку с дичью так, что она была у него на другом боку и с моей стороны не видна.
Сережа шел рядом со мной, внимательно прислушиваясь к команде, которую я изредка подавал собаке, и даже несколько раз переспросил, почему я послал Джека именно в тот, а не в другой участок болота. Понемногу я успокоился и опять развеселился.
— Хорошо, что у тебя курки были не взведены, — улыбаясь, сказал Сережа.
— Что ж тут хорошего? — сразу ощетинился я.
— Конечно, хорошо, — ответил он. — Ты бы и выстрелить мне не дал, сразу бы ее срезал. — Он хлопнул рукой по сумке с битой уткой. — Убил бы, и все. Подумаешь, какая радость! Ты вон бекасов без промаха бьешь. А я ведь первый раз по-настоящему за дичью охочусь.
Такое признание моего охотничьего старшинства и превосходства сразу как рукой сняло всякую зависть. Я потрепал по плечу Сережу, хитро подмигнул ему:
— Нечего скромничать! Стреляешь ты дай бог каждому.
И мы, обменявшись дружескими комплиментами, в чудесном настроении прошли до конца болота, вошли в лесок Кулигу и уселись отдохнуть у родничка.
— Хорошо, что ты приехал, — сказал я, — вместе охотиться будем, заживем на славу.
— Хорошо, — подтвердил Сережа. И, развалившись на траве, лукаво улыбаясь, спросил: — Ну, а как делишки насчет амура?
«Откуда он узнал?» — удивился я и, не желая болтать о чужих делах, неохотно ответил:
— Ничего дела. Осень придет, там посмотрим.
— Почему же осенью, а не теперь? — недоверчиво спросил Сережа.
— Потому что теперь еще не разрешается.
— То есть как? Ты что ж, и на это у мамаши разрешение спрашиваешь?
— При чем тут мама? — в свою очередь, удивился я. — Правила для всех одни. Вот с первого сентября и попробуем Амура вместе с Найдой.