У птенцов подрастают крылья
Шрифт:
Понемногу и Лева ко мне тоже попривык, перестал дичиться, даже иной раз и сам стал заговаривать. А уж после подготовки к школьному вечеру мы и совсем с ним подружились.
Помню, как-то пришли в школу, только один урок и должен был быть — урок пения, но и тот не состоялся: Маргарита Ивановна немножко заболела. Посидели мы в классе, потолковали о всяких делах да и разошлись по домам. Мы с Левой вышли вместе.
Погода чудесная. Поздняя осень, не сегодня-завтра зима наступит, а на дворе ну прямо
Вышли мы с Левой на выгон за школу. Хорошо, просторно. И ветерок такой теплый, чуть-чуть лицо обдувает. Лева сразу повеселел. Огляделся по сторонам и прочитал на память какие-то стихи:
Как поздней осени порою Бывают дни, бывает час, Когда повеет вдруг весною И что-то встрепенется в нас.Мне стихи очень понравились. Здорово как сказано, а главное — к месту. Вот бы мне такие сочинить!
— Кто это написал? — спросил я.
Лева удивленно взглянул на меня.
— А ты разве не знаешь? Тютчев написал. Ты разве его не читаешь?
— Читал, читал, — поспешно ответил я. И тоже продекламировал:
Люблю грозу в начале мая…
— Да у него не только про грозу, — перебил Лева. — У него много хороших стихов есть. Хочешь, дам тебе почитать?
— Спасибо, с удовольствием. Только не сейчас, не сегодня. Пойдем-ка лучше к речке, прогуляемся.
Лева согласился, и мы пошли.
— А здорово, что у нас такая школа! — сказал я.
— То есть какая — такая?
— Да вот такая: занятий нет, уроков не задают, жизнь, да и только.
Лева как бы в недоумении пожал плечами.
— Особенно хорошего я в этом ничего не нахожу.
— Да что ты? — изумился я. — А тебе бы хотелось целые дни уроки зубрить?
— Нет, целые дни зубрить мне бы не хотелось, — ответил он. — Но и целые дни ничего не делать — тоже хорошего мало. Если так продолжаться будет, глядишь, что и знал-то, забудешь.
— Ну, брат, «учение — не волк, в лес не убежит», — сказал я Леве свою любимую пословицу. — Сколько ни учись, все равно всего на свете не выучишь, что-нибудь другим да останется.
На это Лева ничего не ответил. Некоторое время мы шли молча. Я искоса поглядывал на приятеля и думал: «Что это он, фасонит передо мною своим прилежанием или вправду по учебе соскучился? Чудак какой-то».
Неожиданно Лева обратился ко мне:
— Вот ты радуешься, что мы
Об этом я, правда, никогда и не задумывался, поэтому не знал, что ответить, но ответ пришел сам собой:
— А что значит — дальше? Как все, так и мы. Разве мы одни не учимся?
— Ну, это утешение плохое, — сказал Лева. — И, помолчав, спросил: — Ты кем хочешь быть, какую специальность себе выбрал?
И этот вопрос застал меня врасплох: «Кем же я хочу быть? Хочу писать рассказы, хочу путешествовать, поехать на Север, в тайгу, на Байкал, на Дальний Восток… Но это же не специальность».
— Да я, собственно, о специальности еще как следует не думал, — ответил я. — Еще впереди целых три года. Придумаю что-нибудь. А ты уже придумал?
— Я давно выбрал.
— Что выбрал, какую специальность? — заинтересовался я и подумал: «Может, и мне такая подойдет».
— Я буду доктором, врачом-терапевтом, — убежденно, как о деле давно уже решенном, сказал Лева.
— Врачом? — разочарованно протянул я. — Да что же в этом хорошего? Всю жизнь с больными возиться, всю жизнь охи да стоны — вот радость-то!
Я тут же вспомнил, как Михалыч постоянно сердится на больных, особенно на старух. Придет такая в больницу лечиться, а от чего, и сама не знает — всё болит, вот и весь разговор; от чего хочешь, от того и лечи.
— Врачом, да еще терапевтом, — повторил я, — ничего интересного. Ну хоть бы сказал — хирургом. Я хирургом не смог бы быть — духу не хватит, а кто может — это другое дело. Сделал операцию, что-нибудь там вырезал, отрезал — сразу работа видна, а терапевт — порошочки, капельки, присыпки, примочки… — Я рассмеялся. — Тоже нашел специальность, нечего сказать!
Но Лева совсем не обиделся на меня за такую резкую, даже просто безжалостную критику. Он спокойно выслушал и так же спокойно ответил:
— Нет, Юра, ты неправ, ты просто не представляешь себе работу врача.
— Как — не представляю? — чуть не вскрикнул я от изумления. — Я-то не представляю? Всю жизнь с Михалычем живу — и не представляю!
— Ну что ж, что с врачом живешь? — все так же спокойно отвечал Лева. — Живешь вместе, а наверное, и не очень интересуешься, чем он занимается.
Такая простая мысль прямо сразила меня. А ведь и верно! Я же никогда в жизни даже не спросил Михалыча про его работу. Мы все вечера беседуем с ним о рыбалке, об охоте, о ружьях, о собаках, а вот о работе никогда и не говорили. Я честно признался в этом Леве.
— Вот видишь: не говорил никогда, а надо мной смеешься — специальность плохая!
— Ну, а ты-то откуда знаешь, что хорошая? Ты-то с кем говорил?
— Я? — переспросил Лева. — Я с Алексей Михалычем говорил.