У расстрельной стены
Шрифт:
Дергачев пытался вспомнить об отце что-нибудь хорошее, стыдясь собственного почти равнодушия, даже пробовал заплакать, но у него так ничего и не получилось – лишь какая-то мрачная тяжесть ворочалась в душе. Вместо чего-то светлого и доброго, связанного с родителями, память услужливо подсовывала картину одного из давно, казалось бы, забытых вечеров – как раз из тех, когда папаша по-своему учил мать уму-разуму…
– Прибью
– Не бей мамку! – раз за разом кричал Матвейка, но отец лишь отмахивался, как от назойливой осенней мухи, и продолжал избиение – и делал это так самозабвенно и по-крестьянски основательно, словно колол дрова или косил жесткую, неподатливую траву.
Потом все-таки выдохся, смачно плюнул в закрытое ладонями лицо матери и вернулся к столу, на котором стояла бутылка самогонки в окружении нехитрой закуски. Налил полный стакан мутноватой жидкости и выпил, тяжко двигая кадыком, задыхаясь и обливая спутанную бороду. Непослушными пальцами с обломанными ногтями подцепил горстку квашеной капусты и отправил в рот. Громко зачавкал, шлепая мокрыми губами, и, грозя пальцем неведомо кому, подытожил:
– Все равно укорот исделаю – не жить вам, суки…
Вот и папаше, получается, укорот какая-то сволочь сделала, мрачно размышлял Матвей, пытаясь хотя бы немного отмыть черные от мазута ладони – последние несколько дней он помогал мастерам ремонтировать загнанный в цех паровоз. И что получается, товарищ Дергачев? А получается то, что ты теперь как есть круглый сирота! Ни бабок, ни дядьев, ни теток – никого у тебя не осталось на этом свете. Да что теперь кручиниться-то – небось живут люди и так, без всякой родни. Ладно, не пропаду! А батя-то был прав: надо все-таки поговорить с товарищем Бернштейном! Мужик он умный, образованный, может, что путное и присоветует.
Глава седьмая
Воронежская губерния, июль 1922 года
Упрощение денежного обращения.
Согласно постановления Совнаркома РСФСР от 28 июня с. г., дензнаки прежних выпусков, т. е. образцов 1918–1921 гг., сохраняют свою силу только до 1 октября с. г., кроме расчетных знаков образца 1921 года 50.000 и 100.000 руб. достоинства, а также обязательств РСФСР образца 1921 г. достоинства в 1,5 и 10 миллионов рублей, имеющих хождение до 1 января 1923 года. После означенных сроков все указанные дензнаки в платежи и к обмену приниматься не будут и утрачивают право на хождение в обороте в качестве денег.
Совершенно секретно. ГПУ. Воронежская губ.
(Госинфсводка, № 62, 4 июля, почтой.)
…Среди населения отмечается интерес к сельхозкооперациям. Самыми ходкими товарами являются соль, хлеб и смазочное масло. Товарообменный фонд незначителен. Продукты обмениваются на живой инвентарь – за лошадь дают 40 пудов хлеба.
«Тонн-тоннн!» – самодельное било из обрезка старого рельса заполошно гудело и стонало, наполняя округу испугом и тревогой. Рабочие мастерских, зачисленные в чоновский отряд, торопливо бросали работу и спешили на зов, означавший срочный сбор и построение.
Минут через пять отряд коммунаров, вооруженный трехлинейками и устаревшими винтовками Бердана, был построен во дворе. Командир, молодой мужик с какой-то несерьезной фамилией Шулейкин, прошелся вдоль шеренги и объявил, что на Варваровском хуторе прячется банда Кравцова.
– В общем, товарищи из ГПУ просят нас помочь, – подытожил Шулейкин и, отобрав десятка полтора бойцов, приказал группе грузиться на подводы – три самые обычные крестьянские телеги уже поджидали в сторонке, а лошади, в них запряженные, равнодушно пофыркивали, отгоняя хвостами назойливых мух. Еще чуть дальше нетерпеливо поглядывали на коммунаров двое товарищей, только что прибывшие из Воронежского ГПУ. Чекисты восседали на легонькой бричке-линейке, да и лошади гостей выглядели более сытыми, гладкими и наверняка бегали порезвее, чем лошадки, доставшиеся чоновцам.
Конец ознакомительного фрагмента.