У расстрельной стены
Шрифт:
Хотя руки и чесались поскорее полистать ветхий фолиант, спешить я не стал. Для начала, пожалуй, следует выпить кофейку, выкурить сигаретку, да и стопочка коньячка, думаю, не подгадит! А уж потом, с чувством, с толком, с расстановкой…
Я неспешно прихлебывал из кружки, искоса посматривая на стол, на котором лежала пухлая потрепанная тетрадь. Сейчас приступим и посмотрим, действительно ли эти записи стоят тех рубликов, которые я за них отсчитал моей новой знакомой девушке слегка под восемьдесят.
О старом письменном столе времен лучшего друга коллекционеров я уже упоминал. Есть у меня маленькие слабости – и одна из них сподвигла на сооружение уютного уголка, в котором и оказался двухтумбовый монстр со столешницей, обтянутой зеленым сукном, примерно тех же времен книжный шкаф, набитый как интересной, так и полезной литературой, и кожаное кресло – как раз
Дневник товарища Дергачева, лежащий на зеленом фоне в круге золотисто-желтоватого света, исходящего от старинной лампы, выглядел очень даже органично, словно попал в кружок давних хороших знакомых. Да, вполне возможно, этот стол не раз видел и картонные папочки с надписью «Дело» и чернильными штампами вроде «для служебного пользования» или «совершенно секретно». Жизнь-то у моего деревянного друга была долгой и наверняка насыщенной.
Что там Корнеева на прощание поведала? Вроде как дневничок ей оставил дальний родственник году примерно в пятьдесят шестом. Знаменательный годок-то – именно тогда Хрущев и прочел свой знаменитый доклад XX съезду КПСС, в котором расписал злодеяния Сталина и его компании и развенчал культ личности. Уж не горела ли под ногами бабулиного родственничка земля? В те дни ведь многие чекисты ох как неуютно себя чувствовали! Может быть, крепко прижали хвост мужику или вовсе к стенке поставили, поэтому и не вернулся за архивом и «наганом», как обещал? Вот чует мое циничное сердце, что родня для Анны свет Георгиевны, скорее всего, была не такой уж и далекой. Ладно, не будем загадывать. Итак, открываем и начинаем читать корявенькие строчки, написанные далеко не каллиграфическим почерком…
Матвей Федотов Дергачев. Дневник.
1921 год, сентября 14-го дня.
Теперь я не Матюха, не Матвейка, а Матвей Федотов Дергачев, коммунар и сознательный боец. Часть наша особого назначения и даже секретная. Так и называется – ЧОН. Вот, решил я завести дневник, чтоб рассказывать о жизни моей и о нашей героической борьбе с бандитами и всякой контрой. Это мне наш комиссар, товарищ Бернштейн, посоветовал – для повышения грамотности и вообще для развития. Потому как я к отцу Василию в церковно-приходскую школу евонную только две зимы и отходил. Ох, и лупил же он нас! Командиры у нас хорошие, только комиссар страсть какой строгий – глазами так и зыркает. А недавно и вовсе хотел расстрелять моего товарища Игната Хрякова. Тот на посту приснул маленько. Товарищи мои меня все уважают. Это, можно сказать, мне даже и приятно. Как родитель мой, Федот Миронович, бывало, говаривал: береги, мол, Матюха, честь фамилии смолоду, обгадишься в парнях – опосля во всю жизнь не отмоешься. Эх, батя, батя, вспоминаю тебя частенько. Вроде как иногда и скучаю даже. А Семка Курдюмов меня не уважает и все насмешки строит. А я уже два года как комсомолец и банду Ванечки Черного брал. И мне даже обидно за такое бывает. Говорят, скоро нас совсем в Красную армию всех заберут, а там английские ботинки на медных гвоздиках и с обмотками и в щах мясо каждый день. Эх, ажно живот заныл, как подумал. Не буду об щах писать – есть уж больно хочется. А так-то мне служба сильно даже нравится. Мне бы вот еще такой картуз кожаный, как у товарища Бернштейна, – сильно мне глянется, как на нем звезда красная сверкает…
Да, Матвей Федотович, это, конечно, не Остромирово Евангелие и даже не «Апостол», выпущенный в 1564 году первопечатником Федоровым и его сотоварищем Петром Мстиславцем. Но все равно вещь невероятно интересная. Сколько времени прошло – теперь, скорее всего, и могил-то Игната, Сеньки и остальных уже не найдешь. А я сижу и листаю каким-то чудом уцелевшие «хроники смутного времени». Спасибо отцу Василию, что научил-таки пацанов грамоте, наверное, не раз мальчишкам по рукам линейкой попадало, да и вихрам, пожалуй, крепко доставалось! Ладно, посмотрим, чем же там дальше занимался наш товарищ Дергачев…
1922 год. Июль месяц.
Давно не писал в свою тетрадь. Да, можно сказать, совсем про нее и забыл, потому как делов было много и событиев разных тоже. Громили мы банды, гоняли их по всей губернии и даже по соседним операции проводили. В смычке с товарищами из ГубЧК и с милицией тоже. Я все таким же макаром служу в ЧОН. В Красную армию нас пока не переводят, как обещались. Не время, говорят, кому-то еще надо и с бандитами до полного искоренения и истребления хлестаться. Это мы понимаем – офицерью и буржуям, да кулакам всяким все равно салазки загнем! Потому как не можно иначе никак, чтоб снова на бар хребет гнуть… А так я сильно хотел бы в красные командиры выучиться, и вообще в люди выйти. Чтоб и галифе, и портупей, и все такое. Оно хорошо бы и в нашу героическую красную конницу, но там мне никак нельзя, потому как нутро у меня для скачки и тряски не приспособленное. Если только на тачанке… А бандитов мы побили ужасти сколько – и не сосчитать! Но и они наших ой как много порешили, порубали и страшными муками замучили. Которых комбедовцев с обреза постреляют, которых живьем пожгут, а есть и совсем страшные дела – это когда брюхо распарывают и землей да зерном набивают! Мол, жрите, голопузые, досыти землицы да хлебушка нашего! Или пилой напополам живых пилют. И нет им за это нашего пролетарского прощения – всех гадов до одного изведем! Чтоб и на земле ни одной сволочи кулацкой не осталось! Хотел еще про героического командарма Тухачевского расписать, но это потом как-нибудь. А он, как нам комиссар рассказывал, прошлым летом крепко на Тамбовщине всей этой контрреволюции хвост прижал…
Все верно, командарм Тухачевский летом двадцать первого хорошо погулял по Тамбовщине! И заложников расстреливал, и артиллерией села громил, и даже авиацию задействовал. К августу двадцать первого восстание крестьян в основном было подавлено – разве что мелкие отряды и группы еще по лесам прятались, партизанили. Чекисты, если мне память не изменяет, летом двадцать второго и самого Антонова достали: в какой-то деревне обложили и взять хотели. Тот долго отстреливался – до тех пор, пока чекисты дом не подпалили. А когда крестьянский атаман из окошка выпрыгнул, товарищи из ЧК его и положили – нашлась и для неуловимого борца с большевиками блестящая пуля. Или Антонова милиционеры брали? Да какая, к черту, теперь разница – важно то, что товарищи из органов к тому времени уже туго свое дело знали! Всерьез захотели найти – нашли.
Да, ребята, теперь сам дьявол не разберет, кто у вас там был прав, кто виноват! Что у красных, что у белых и всяких там зеленых – у всех руки были в крови! И, пожалуй, даже не по локоть, а по самые что ни на есть плечи. Как там у классиков? Вроде бы Бунин в своих «Окаянных днях» Татищева цитировал: «Брат на брата, сыневе против отцев, рабы на господ, друг другу ищут умертвить единого ради корыстолюбия, похоти и власти, ища брат брата достояния лишить, не ведущие, яко премудрый глаголет: ища чужого, о своем в оный день возрыдает…» А вот это точно: потом многие из победителей «возрыдали» – в том числе и красный маршал Тухачевский!
Что у нас там дальше? Ага, снова двадцать второй – только уже дело к осени…
1922 год. 19 августа.
Тут такие дела были, что не знаю, как и рассказать-то. В общем, товарищам из ГПУ стало известно, что на дальнем хуторе банда Кравцова прячется, которые на прошлой неделе в Семеновке двух ихних товарищей зверски изничтожили. А они к бандитам на переговоры приходили – по-честному, чтоб банда сдалась и крови лишней не было. А кравцовцы обманом их и убили. В общем, наш ЧОН вроде как по тревоге подняли и с чекистами туда. Окружили мы хутор, постреляли маленько. А потом один чекист как бросит бомбу! Ну, и начали они сдаваться – мол, выходим, не стреляйте! А один к коновязи метнулся и на коня. Товарищ комиссар с «нагана» вдарил, да мимо, а тут у его и патроны кончились. Сует это он новые в барабан и кричит, мол, стреляй, Дергачев, а то уйдет контра! Я с винтаря приладился, да и пальнул. Беглый, как куль, об землю с маху-то и саданулся. А потом сбегал я посмотреть, а там…
Да, чего-то подобного и следовало ожидать – раз уж у вас там шла такая резня. Вот уж действительно, брат на брата! И ищут наши братцы, как бы друг друга половчее шашкой до пояса располовинить или из «маузера» пулю в лоб влепить. Вот и открыл свой личный счет доблестный чоновец Матвейка Дергачев. Хотя, скорее всего, уже и до этого боя приходилось парню по живым людям стрелять, а не только по нарисованным на мишенях силуэтам – бойцы ЧОН, в содружестве с милицией и ЧК, ведь отнюдь не вышивкой крестиком занимались!