У расстрельной стены
Шрифт:
– И вы примчались из столицы, чтобы предупредить меня о них? – Взгляд старушки мгновенно из приветливого превратился в колючий и настороженный. – Это какие же неприятности могут грозить одинокой старухе, давно ни для кого не представляющей интереса? Молодой человек, а может быть, вы из милиции – или как их там сегодня называют?
– Нет-нет, не беспокойтесь – к полиции я не имею ни малейшего отношения! Вы правы: естественно, я приехал по своим делам, но решил вот заглянуть и к вам. Дело в том, Анна Георгиевна… Мы можем здесь говорить откровенно? А может быть, поблизости есть какое-нибудь кафе или еще что-то подобное?
– Как вас – Алексей? Так вот, Алексей, никуда я с вами не пойду! И, пожалуйста, прекратите говорить загадками. Еще раз спрашиваю:
– Анна Георгиевна, да не волнуйтесь вы так. – Теперь я улыбался виновато, и весь вид мой свидетельствовал о глубочайшем смущении и раскаянии в том, что я заставляю пожилую даму нервничать. – Абсолютно ничего страшного! Какой же я дурак, – похоже, всерьез напугал вас. Извините, ради бога, мою неуклюжесть! На самом деле все очень просто… У вас есть некая вещица. Я хочу купить ее у вас. За хорошие деньги. Думаю, у вас не очень большая пенсия, не так ли? Кстати, а вы знаете, что за хранение огнестрельного боевого оружия полагается уголовная статья, и довольно серьезная?
– Нет, молодой человек, этими глупостями я никогда не интересовалась. И хватит меня запугивать!
– Да что вы, право, ну какое запугивание? – А вот сейчас самое время подпустить сочувствия и легкой печали. – Вы же сами видите, как оно все складывается! Вы так неосторожно доверились и пооткровенничали с Максимом – и это еще очень хорошо, что на его месте не оказался еще более болтливый человек. Нет-нет, простите, я оговорился – к счастью, наш Макс не трепло, и с этой стороны вам решительно ничего не угрожает. Я тоже, уж поверьте на слово, никогда и никому ни звука. Но жизнь, знаете ли, престранно устроена: одно неосторожное слово, оброненное, допустим, по пьянке – причем, без малейшего злого умысла, – и вот уже неприятности в виде полиции или еще кого похуже стучатся в дверь…
Я замолчал, давая даме время на осознание информации и для медленного привыкания к мысли, что коли уж карты легли столь неудачно для нее, то лучшим выходом из сложившейся ситуации будет прислушаться к словам арии московского гостя и… пойти навстречу его просьбе. То есть не будить лихо, пока оно тихо, а продать за приличные для провинции деньги свою реликвию и далее жить спокойно, тихо и без малейших проблем. А уж в том, что в случае несогласия на нее свалятся немалые неприятности, думаю, мне мадам Корнееву убедить вполне удалось. И она сейчас наверняка прикидывает, что маленький гешефт все же лучше визита грубых и неотесанных мужиков в полицейской форме.
– Вот же, дура старая! – негромко произнесла моя собеседница, сокрушенно вздыхая и покачивая головой. – Как чувствовала, что ничем хорошим это не закончится. Но этот ваш Макс был так обходителен, так внимателен… Прямо цыганский гипноз какой-то! И сама не заметила, как все рассказала этому мерзавцу.
– Да, наш Макс такой, – с мягкой улыбкой кивнул я и, внутренне ликуя по поводу того, что «лед тронулся, господа присяжные заседатели!», продолжил: – Анна Георгиевна, я так мастерски входить в доверие и уговаривать мудрых дам не умею, поэтому буду с вами откровенен. Думаю… нет, уверен, что некая сумма наличными гораздо приятнее, чем совершенно конкретная куча проблем. И эту сумму вы можете получить прямо сегодня. А уж я клянусь вам чем угодно, что никто и никогда не узнает о нашей маленькой сделке. Я, знаете ли, не Максим – я умею и молчать, и слово держать! Дабы развеять последние ваши сомнения, я готов вам показать паспорт и дать свой телефон. Мне нечего скрывать, я человек, уж простите за нескромность, порядочный и серьезный. Думаю, вы прекрасно знаете, что Лев Борисович ни под каким видом не стал бы рекомендовать жулика и проходимца.
– И вы еще толкуете мне, что не умеете уговаривать! – Корнеева еще разок вздохнула и вдруг насмешливо улыбнулась: – Что ж вы не воспользовались еще одним козырем: мол, долго ли тебе, старухе, осталось? Да ладно вам, не надо лукавить и руками махать! Мне, между прочим, семьдесят восемь. Да-да, молодой человек. А здоровье в этом возрасте, сами понимаете: давление, болячки и так далее. Так что, пожалуй, вы правы. Нет, моя доверчивость точно меня погубит! Но вы же не оставляете мне выхода, не так ли?
– Анна Георгиевна, голубушка, выход всегда есть. – Я изобразил на лице нечто вроде философской грусти. – Но, поверьте, я предлагаю вам лучший из вариантов этого самого выхода. Вы расстаетесь с опасной штуковиной, получаете хорошие деньги, а я просто исчезаю из вашей жизни. Все тихо, мирно и красиво. И вы продолжаете жить спокойно и работать в этом замечательном музее. Видите, как здорово все складывается!
– Ох, москвичи, москвичи… Поди, обманете старуху? – На лице Корнеевой появились явные признаки мучительных сомнений и раздумий, видимо, дама уже прикидывала, как ей поудачнее провернуть предлагаемую сделку и не остаться в дураках. Похоже, с мыслью, что ей придется расстаться с реликвией, она уже внутренне смирилась, что как раз свидетельствует о ее умении логически просчитывать варианты и выбирать действительно наиболее приемлемый. Так что, судя по всему, ни о каком маразме тут не может быть и речи, несмотря на упомянутый более чем почтенный возраст. Всем бы нам в такие лета да такие мозги…
– Нет, Анна Георгиевна, не обману. Вот, пожалуйста, мой паспорт! И телефон – можете прямо сейчас записать.
– Да на что мне ваш паспорт, – досадливо отмахнулась мадам. – Даже если он и фальшивый, я в этом ничего не понимаю. А в телефоне вы нынче же поменяете симку, и ищи вас, свищи! Я же не совсем дура – кое-что все же понимаю. Бог с вами, Алексей Николаевич Забелин, считайте, что уговорили, уломали старуху. Как же нам все это… Так, все же давайте-ка мне ваш паспорт! Мы сделаем так: я его сейчас положу в надежный конверт, заклею и отдам моим девочкам. Согласны? А потом – когда все завершится – мы вернемся, и вы получите свой документ. Мы тут, знаете ли, хоть и не большие знатоки всяких премудростей, но детективы тоже иногда смотрим. Если вас это устраивает, то прямо сейчас мы едем ко мне домой – не на улице же нам военными «железками» размахивать!
Глава третья
Псков, август 2016 года
Корнеева вложила мой паспорт в плотный конверт, заклеила и, с улыбкой извинившись, торопливо вышла из помещения. Я ничуть не сомневался, что сейчас она оставит мой «аусвайс» кому-либо из своих коллег – может быть, той самой миловидной девице, с которой я столкнулся в холле, – и таинственно шепнет, что отправляется на встречу с неизвестным. И, конечно же, не преминет добавить, что в случае чего этот конверт следует незамедлительно отнести в полицию. Возможно, условится о контрольных звонках через определенные промежутки времени. Ай да старушка! Молодец, мадам Корнеева! Или молодчина? Да какая, собственно, разница… Да, это уж точно: и в провинции девушки детективы смотрят, учатся потихоньку. И это правильно, как тонко заметил один велеречивый господин, некогда разваливший мощную державу по имени СССР.
Еще через десять минут мы с мадам Корнеевой без особой спешки ехали в такси по направлению к улице Труда – именно такой адрес бабулька назвала таксисту. Снова я увидел памятник Ильичу и Кремль, в районе которого мы повернули направо. Вскоре машина тормознула у подъезда самой обычной девятиэтажки, я расплатился с водителем, и мы с «гранд-маман» проделали оставшийся путь в кабине лифта – вполне, кстати, современного и комфортабельного.
Корнеева позвякала связкой ключей, дверь распахнулась, и я сразу же оказался в году примерно восьмидесятом – вся обстановка в квартире соответствовала этой славной дате, которая многим россиянам памятна по Олимпиаде и милой мордашке олимпийского медвежонка. Старенькие обои, мягко говоря, винтажная мебель и все прочее говорили о том, что пенсия моей дамы явно недотягивала до зарплаты депутата Госдумы. Единственной современной вещью в этой однокомнатной квартирке был телевизор. Ну, это, впрочем, вполне естественно – чем еще заниматься одинокой старушке долгими вечерами. То, что Корнеева была в данный момент одинока, догадаться было нетрудно.