У самого синего моря. Итальянский дневник
Шрифт:
Benvenuta al mondo!
Добро пожаловать в мир!
Мне всегда нравились итальянские приветствия и пожелания. Некоторые очень похожи на наши. Buona Fortuna!– «Удачи!» Buon viaggio!– «В добрый путь!» Есть и такие, которым сложно найти точный аналог в русском: Buona giornata!– «Хорошего дня!», Buon lavoro!– «Хорошей работы!» (или «Бог в помощь!»), Buon divertimento– «Приятно провести вечер», «повеселитесь от души». Тут уж я даже и не знаю. Каждая осень для меня начинается с многочисленных эсэмэс от моих друзей: Ben tornata!– «С возвращением!» Когда родилась Машка, я познакомилась еще с одним пожеланием добра, на которые так щедры итальянцы: Benvenuta al mondo!– «Добро пожаловать в мир!» Хорошо, что ты появилась на свет!
Машка появилась на свет спокойно и обстоятельно – так же, как мы жили в ее ожидании. Как истинная итальянка, она выбрала самый солнечный и яркий день для своего эффектного появления, как и Петька, она сообразила, что у такой мамы, как я, лучше рождаться так, чтобы день рождения пришелся на какое-нибудь самое простое число, иначе мама, не способная запомнить ни одной цифры, потом ни один праздник как следует не организует (Петя родился 1 сентября, а Маша – 1 февраля. Молодцы, дети!). И если можно определить эталон абсолютного счастья, то этим эталоном должны быть первые четверть часа после рождения ребенка. Не знаю, насколько это верно для пап – их раньше к священнодействию не допускали, может, они и сожалеют, что теперь их привлекли в свидетели. По-моему, им потребуется еще немного времени – хотя бы пару веков, чтобы это как следует осмыслить. Но Сандро мне по секрету сказал, что он себя чувствовал в этом царстве матриархата несколько… непривычно. Я не стала говорить, что даже в царстве матриархата сложно выработать привычку к родам. Я думаю, я поняла, что он имел в виду.
Взрослые мальчики в семье незаменимы. Они привыкли к тому, что от них все время чего-нибудь хотят – чтобы они рассказывали, помогали, чинили, возили, носили, объясняли или объяснялись, – и вдруг, во время центрального семейного события, им приходится возвращаться в состояние детской беспомощности: если хочешь помочь маме – на вот, подержи совочек. Может, раньше они и мечтали иногда как-нибудь избавиться от своей незаменимости. Но, видимо, не до такой степени. Так или иначе, но Сашенька держал бутылку с водой, к которой я поминутно прикладывалась, а все остальное делали то ли четыре, то ли пять симпатичных теток-акушерок – сколько их было в точности, я не знаю. Единственная, кого я запомнила, была медсестра Терри, которая мне безостановочно массировала поясницу ментоловым маслом. Вот интересно, ощущение боли не помню, а прохладное прикосновение пальцев этой волшебной Терри помню совершенно отчетливо. Еще я помню, что я решила, что всех медсестер надо срочно обратно переименовать в сестры милосердия. Жалко, что мне не хватило дыхания, чтобы спросить, как будет сестра милосердия по-итальянски. Все-таки курсы по подготовке к родам оказались неполными. В лингвистическом плане.
Новорожденную Машку положили мне на живот, дали нам ее как следует рассмотреть. Не унося далеко (наша очень домашняя на первый взгляд комната была оборудована всем необходимым как для родов, так и для медицинских осмотров), обмыли, приодели и, кажется, даже причесали. Не забыли надеть на нее заранее приготовленную шелковую рубашечку. Родиться в рубашке, оказывается, очень просто: достаточно, чтобы родители ее заранее купили (за бешеные деньги) и чтобы в роддоме ее сразу же надели.
Меня тоже приодели. То, что я для себя определила как многофункциональный операционный стол, было за несколько секунд превращено в удобную кровать. Нас поздравили, спросили, какую мы хотим сейчас музыку, подкатили к нам поближе колыбельку и оставили любоваться новым членом нашей семьи. В следующие два дня мы жили в холе и неге. Петька играл с другими братишками и сестричками в игровой комнате, а мы, в ожидании необходимых медицинских осмотров, болтали с новоиспеченными родителями в гостиной, купали Машку в специальном высокотехнологичном устройстве, переодевали на обогреваемом пеленальном столе или просто валялись на креслах и диванах, разговаривая, читая или слушая музыку.
Так за нашу смелость – за то, что мы не побоялись экстремальных, экспериментальных и далее по списку, но на самом деле самых что ни на есть естественных родов, – мы были вознаграждены бесплатным трехдневным отдыхом в прекрасно организованном родильном доме, пардон, Центре альтернативной репродукции. Если бы детей не надо было еще кормить, одевать, обучать и воспитывать, я бы здесь рожала каждый год. А где еще за тобой будут ухаживать, как в пятизвездочном отеле, даром? Даром – если не считать библейского обещания рожать в муках. Но не все ж нам яблочки срывать.
Вis dat, qui cito dat [1]
Нищие и проститутки как полезные члены общества
Сегодня у входа в супермаркет сидящая на пороге нищенка вскочила и стала суетиться, помогая мне затаскивать внутрь коляску. Две ступеньки для коляски – это уже серьезное препятствие; кстати, все время думаю, на кой черт теперь во всех общественных местах устроили туалеты для инвалидов на колясках, ведь они со своей коляской шиш куда заедут. Пандусов здесь, в Генуе, еще меньше, чем в Москве. И в последний раз я видела пандус у входа в школу, расположенную на высокой горе, подняться по которой можно только по трехсотметровой лестнице. Зачем, спрашивается, пандус? Или новые модели инвалидных колясок должны быть теперь снабжены вертолетным пропеллером? Но я, кажется, опять отвлекаюсь. Нищенка, помогавшая мне с коляской, очевидно, не ждала от меня денег. Наоборот, было почему-то очень понятно, что она оставила свое рабочее место – ступенечку с аккуратной подстилкой, картонной коробкой для денег и плакатиком, – чтобы предложить помощь от чистого сердца, из любви к детям.
1
Дважды дает тот, кто дает быстро.
Почти при каждом супермаркете есть своя нищенка, всегда одна и та же, всех клиентов знает в лицо и по функции своей чем-то напоминает хорошего бармена: привет, как дела, ну погодка сегодня, чао-чао. Я по московской привычке отвожу глаза – ну вроде бы если я ее заметила, то надо бы денег дать, а итальянцы все, как один, приветливо здороваются… Может быть, потому, что у итальянцев физиологическая особенность такая – услышав «чао», они просто не способны не произнести то же самое универсальное «чао». Но иногда мне кажется, что, здороваясь со знакомыми нищими, генуэзцы совершают некий акт социального признания: bis dat, qui cito dat– дескать, если я с тобой здороваюсь, то к чему тогда еще и деньги? А генуэзцы очень не любят расставаться со своими деньгами. Вот они и придумали, как избежать лишних расходов: зачислить попрошаек в свои знакомые, а знакомым от них принимать милостыню уже будет как-то неловко.
Еще любопытнее проститутки в узких и темных переулочках исторического центра. Здания в самом сердце Генуи строились в XIII–XIV веках, там есть улочки в буквальном смысле не шире раскинутых рук – сколько ни хожу по ним, все время так и жду, что кто-нибудь на меня помои из окна выплеснет. На этих улочках в определенных местах стоят на посту проститутки, по-генуэзски – багаши, – старые и страшные до невозможности. Те, которые дежурят ближе к нашей школе, следят, чтобы дети не толкались, не упали, на какую-нибудь дрянь не наступили, малышам делают «козу» и складывают в умильную улыбку старый накрашенный рот: у-тю-тю, какая прелесть! Думаете, кто-нибудь хоть раз возмутился, повел брезгливо плечом? Ничего подобного! Даже наша нонна – совершенный образец элегантности и хорошего воспитания – показывает какие-то чудеса демократизма при всплесках этого всеобщего чадолюбия. Стоит рядом и вежливо улыбается, пока потрепанные жизнью уличные тетки восхищаются детьми.
Проститутки, прозябающие в некогда роскошных, а ныне пользующихся дурной славой генуэзских кварталах, знают по именам тех немногих детей, что там живут. Помнят их возраст, их болезни, ушибы, ссадины и визиты в травмпункт, дни рождения, знают их друзей и даты семейных праздников и вообще всецело в курсе событий. Мамаши – владелицы огромных апартаментов с оригинальными фресками XIV века, стометровыми столовыми и мозаичным полом останавливаются поболтать – ну кому же не приятно поболтать о собственных детях? И какая разница, с кем? Тем более что если нет разницы с кем, то нет вроде бы и классовых различий, и уже не важно, кто в каком апартаменте живет. А если твой апартамент уже слишком слепит тебе глаза богемским хрусталем и серебряными инкрустациями, то к ежевечерней болтовне с проституткой можно прибавить чек для врачей без границ, например, или белорусских детей – bis dat, qui cito dat, – а проститутки к тому же страшны настолько, что и ни в одну голову не может прийти беспокойная мысль: уж не заглядывает ли иногда благоверный по дороге домой к этому страшилищу? В Багдаде все спокойно, дорогие товарищи: к таким страшилищам ни один благоверный не будет заглядывать, да и вообще, посмотрев на такую проститутку, каждая начинает себя ощущать Еленой Прекрасной. Таким образом, и проститутки обретают свою социальную функцию, и жизнь становится прекрасной, и демократия пляшет и радуется, что не приходится больше карабкаться на баррикады – всякий знает, что на гладкой поверхности танцевать удобнее.