У самого синего моря. Итальянский дневник
Шрифт:
Да-а! Чукотское море… И все напряженно вглядываются в даль, улыбаются, морщат носы, чешут подбородок . Il mar dei ciuchi!Вот это да!
В туристических агентствах очереди. Вот где нет томной лени: обсуждаются даты, рейсы, произносятся названия, которых я в жизни не слышала, парочки ругаются: молодые – азартно, пожилые – язвительно, агенты вытирают пот со лба и достают с верхней полки еще одну папку, стряхивая с нее годовую пыль. Ни до чего не договорившись, пары вываливаются на улицу и подставляют лицо под фен сирокко. Чукотское море! Да-а-а… Жаль, что ничего не получилось, но ничего, поедем в следующем году. Да-да, в следующем году – в Лиссабон, в Калькутту, в Карелию, в Мексику… В следующем году. Да.
Un caff'e, per favore, нет, лучше бокал вина. «Два», – в первый раз за сегодняшний день соглашается с супругом вторая половина. «Макайя», – понимающе кивает головой официант. Макайя.
Пора, пожалуй, и нам в путь. На даче уже, наверное, жасмин цветет.
Часть 2
Изобретая велосипед
О нормальном и ненормальном
Русская дача глазами итальянца
Для Сандро первое лето на русской даче оказалось очень приятным. Ему нравились домик и печка, стандартный сад в шесть соток совсем не казался ему маленьким, соседи стали звать его Александром Николаевичем, а монтер-электрик, пришедший подключать электричество в домике, который мы купили по соседству с родительской дачей, обрадовал Сандро знанием итальянского языка. «Руссо-итальяно, порка мадонна, порко дио, чао!» – обрадованно кричал он со столба. Монтер был пьян в дым, на ногах он стоял с трудом, а вот на столбе на своих «кошках» держался очень уверенно. Петька после года жизни в Италии со страшной скоростью переводил для Сандро с русского на итальянский и обратно. Сандро косил траву на участке и чувствовал себя Львом Толстым. Электричество отключали после каждой грозы, и Сашенька завел себе керосиновую лампу – мечту всей своей жизни. Одну такую он уже купил в Праге лет десять назад, но она, как и итальянские заварочные чайники, носила декоративный характер. Никто же ему в его доме четырнадцатого века не отключал электричество, вот и не было у него повода освоить керосиновую лампу в действии.
Были разные мелкие огорчения, вроде отсутствия стальных гвоздей и невозможности купить пару метров обычной проволоки (нам предлагали вынести с завода катушку – то есть метров сто, наверное, или двести, а вот проволоку «на метр» нам никто продавать не хотел). Но самой серьезной проблемой оказалась конечно же еда. Нет большего удовольствия для итальянца, чем приобщить новых людей к культу еды. Вот Сандро и вызвался готовить для всей семьи, а мы все очень обрадовались и немедленно ушли на прогулку. Сразу за нашей дачей начинаются лес и поле. Перелески пестреют цветами, закатное солнце берет на просвет сосновый лес, а проселочная дорога бежит к заброшенной железной дороге, поросшей чабрецом и вереском. А за железной дорогой начинаются места, не тронутые цивилизацией, – вековой лес, последний оплот лесостепи, перекидывается через совсем узкий в наших местах Дон и заканчивается, только чтобы уступить место степи, которая тянется потом до самого Черного моря. Как тут не гулять? Вот мы и загулялись. Любовались закатом, слушали птиц, нарвали чабреца и душицы и вернулись уже в сумерках. Увидев нас, Сандро слово в слово повторил речь пьяного монтера, добавив, что паста остыла и теперь несъедобна. «Ну и не будем ужинать, попьем только чай», – безмятежно отозвалась бабушка, расставляя цветы. «Или разогреем твою пасту», – торопливо добавила мама, чтобы Сандро не обижался. По лицу Сандро прошла волна нервного тика. Мало того, что к Еде мы опоздали на два часа, мало того, что говорят, что можно чаем обойтись, так еще и на святое покусились! Разогретая паста! Это ересь, попрание всех основ. Итальянцы с детства привыкли собираться за столом за несколько минут до того, как паста будет готова, и с нарастающим напряжением следить за тем, как ее откидывают на дуршлаг, соединяют с соусом, размешивают, наконец-то доносят до стола… Саспенс, как в голливудских фильмах. Процесс не просто волнительный, а сакральный. А тут такое! Сандро был глубоко оскорблен. Но поскольку он по-русски не знает таких слов, которые могли бы выразить всю степень его возмущения, то, кроме меня, никто ничего не заметил. Подумаешь, еда! Раньше или позже, больше или меньше – словом, не хлебом единым…
«Все мне теперь стало понятно, – злобно шипел мне на ухо мой муж уже поздней ночью. – И про «Трех сестер» я теперь все понял, и про «Вишневый сад», и про революции эти ваши, когда у вас прачки и матросы бегали в 17-м году, а вы внимания не обратили. Вы закатами любовались! А ваш вишневый сад между тем продавали». – «Ой, Сашенька, послушай, как наш соловей поет, слышишь? Он который год у нас в крыжовнике гнездо вьет со своей подружкой, а мы от них котов отгоняем. Поэтому для нас он все лето поет! Извини, что ты сказал?» Сашеньке оставалось только скрипеть зубами. Бедный мой итальянский муж! Пасту он нам больше не готовил, и остаток лета мы спокойно готовили нормальные борщи и котлеты, которые можно разогреть и съесть в любое время суток.
Может, в другое время мы бы и смогли вырастить из этого происшествия какой-нибудь семейный конфликт, но нам было не до того – мы уже ждали Машку. Машку выпросил себе Петька, очень уж ему хотелось братика или сестричку, и мы согласились – только подождали немного, пока он адаптируется к Италии. Петька адаптировался не просто быстро, а очень быстро (за два месяца он научился вполне внятно объясняться по-итальянски), а вот Машка заставила себя подождать. Она образовалась у меня в животе только в июне, и все первые врачебные процедуры мы проходили в России, даже не переезжая с дачи – просто съездили раз всей семьей сделать УЗИ. Машка нам помахала из моего живота рукой, чем страшно обрадовала Петю, я сдала разные анализы, врач сказал, что все хорошо и даже отлично, и мы расслабились до конца лета.
Naturale или tradizionale?
Неожиданная врачебная терминология
За то время, пока мы адаптировались к Италии, к России и друг к другу, наши знакомые итальянские пары вдруг стали стремительно обзаводиться детьми. Наверное, вдруг осознали, что полжизни прошло: кто-то разменял сороковник, а кто и полтинник, а как же дети? Раньше-то они все время думали, что рано еще, надо еще для себя пожить, а теперь сообразили, термины пора менять – иначе «рано» может незаметно преобразоваться в «поздно».
Весь последний год прошел в разговорах о беременности, врачах, родах и проч. Вот эти-то разговоры и навели меня на мысль не сдаваться итальянским врачам до последнего. Этот трюк я уже проделала с Петькой – уж очень мне хотелось прожить беременность спокойно, чтобы меня не пугали, не взвешивали, не гоняли на анализы, но все-таки главное, чтобы не пугали лишний раз. Поэтому я прошла все необходимые исследования в частной клинике в начале первого триместра, а в женскую консультацию пришла в последний момент – толкая дверь необъятным пузом. Меня, ясное дело, и с пузом пытались запугивать, но, во-первых, мне уже было все равно, а во-вторых, женщине с пузом достаточно только собраться заплакать, как от нее сразу же отстают. Собственно, плакать не обязательно, достаточно только собираться – ради такого дела я пересмотрела «Криминальное чтиво», чтобы запомнить, как именно подружка Брюса Уиллиса, забывшая его наручные часы, собирает лицо в очень жалостливую гримасу «ой как не хочется плакать, а вы меня вынуждаете». Петька, кстати, родился крепкий и здоровый – ему поставили высший балл по какой-то там шкале оценки новорожденных.
В Италии мне еще меньше хотелось связываться с врачами, потому что все, что я узнала за последнее время, мне совсем не нравилось. Во-первых, все наши знакомые на одни только анализы и исследования во время беременности потратили целое состояние. Во-вторых, на каждый анализ крови или чего угодно надо куда-то ехать: в больницу, в медицинский центр или в специальную лабораторию. Поликлиник здесь нет по определению: врачи – терапевты, педиатры, гинекологи – принимают в своих кабинетах, расположенных в обычных жилых домах, там они выписывают направления, а пациент должен самостоятельно сделать запрос в медицинском центре (он называется CUP – Centro Unico di Prenotazioni), а потом уже сдавать анализы и проходить исследования. В-третьих, я постоянно слышала такие разговоры, как: «Такой хорошенький ребеночек родился у Фабрицио и Франчески, только голова у него пока немного сплюснута, это потому, что его вытаскивали щипцами, она никак не могла сама родить». Я недоумевала, как это молодая здоровая баба не могла родить, а мне объясняли, что это – нормально, все рожают с эпидуральной анестезией, и очень часто роженицу так обезболивают, что она не только ничего не чувствует от пупка и ниже, но и родовая деятельность ослабляется. В любом случае что-то мне совсем не хотелось, чтобы у моей Машки была головка грушеобразная. Да и сами по себе родильные отделения больниц меня не воодушевляли (роддомов здесь нет, есть только специальные отделения в городских больницах). Каждый раз, когда мы приезжали проведать только что родившую подружку, мы заставали двадцать человек друзей и приятелей в палате у мамочки, а ребенок надрывался плачем вместе с десятком других новорожденных в специальной витрине: за стеклянной стеной наклонная плоскость, на ней – полочки, а на полочках лежат кульки с детишками, и около каждого – этикетка. Только цены не хватает.
Эта витрина меня подкосила. Я решила начать с поисков роддома, где можно рожать нормально. Через некоторое время я выяснила, что нормальные, обычные роды называются parto naturale(натуральные роды), а антонимом к «натурале» является parto tradizionale(роды традиционные). И теперь угадайте, какой из этих двух способов рожать считается «нормале»? Разумеется, «традиционный» – с эпидуральной анестезией, щипцами, витриной и т.д.
Chi cerca trova– кто ищет, тот всегда найдет. Нашелся и для меня Centro Nascita Alternativo– Альтернативный родильный центр, в котором практиковали альтернативные экспериментальные (там не хватало только прилагательного «экстремальные») натуральные роды. Когда я пришла туда знакомиться, мне с некоторым вызовом рассказали все, что я хотела услышать – что витрины нет, что новорожденные остаются с мамой, что посещения практически запрещены – только папа, бабушки и дедушки и братья с сестрами. Для братьев и сестер была, кстати, специальная игровая комната. Когда оказалось, что убеждать меня не надо и сомнений у меня никаких нет, на меня посмотрели несколько недоверчиво. Узнав, что я иностранка, успокоились. Видимо, если бы я была итальянкой, во мне заподозрили бы засланного казачка из враждебных организаций, настолько они привыкли доказывать в жестокой полемике право на существование своего альтернативного, экспериментального и так далее родильного центра, практикующего натуральные роды.